мою дочь Элли много лет назад.
Я сидел рядом с Ашерой, когда в комнату заглянул толстощекий Беррин.
– Как боевой дух? – спросил я.
Он зашел, прикрыл за собой дверь и сказал приглушенным тоном:
– Посланники двора распространили весть, что император Ираклиус мертв. Люди потрясены. Ходят слухи, что наследник императора, Иосиас, объявит тебя предателем.
– Не объявит, если возьмем Костани.
– Все мы верим, что победим, но осада продлится месяцы, даже, может быть, годы. А без пополнения припасов и подкрепления от империи…
– А что говорят люди?
Я указал ему на свое железное кресло, а сам встал и прислонился к столу.
– Что нам следует вернуться в Гиперион, завоевать расположение Иосиаса и продолжить потом, с его благословением.
Беррин расположился в кресле по-царски, как шах. Мягкость, широта и комфорт кресла будто созданы были для его благородного сложения. И напрасно тратились на простолюдина вроде меня.
– Нет… Преимущество будет потеряно. – Я недовольно хмыкнул. – Шах поставит сто тысяч у своих стен. Вероятность победы превратится из малой в нулевую. Мы ударим сейчас или никогда.
– Смерть Ираклиуса – дурной знак. – Всякий раз, когда Беррин говорил, он морщил лицо так, что брови изгибались почти до глаз. – Я так же сильно, как ты, хочу взять Костани. Даже больше, чем ты. Но у нас на это всего один шанс, и я не стал бы тратить его сейчас. Флот может захватить другие берега. Эджазцы говорили, что в Аланье есть города, где пренебрегают укреплением стен. Вероломный Растерган тоже созрел для захвата.
Я подумал о своей дочери Элли, о ее пухлых щечках. Подумал о работорговцах, которые схватили ее той ночью и ругались на сирмянском, сбрасывая меня в море. После стольких лет ее не спасти. Я не знаю, как она теперь выглядит, она не знает, откуда родом. Я могу лишь покарать тех, кто ее выкрал, искоренить мерзкое правление, при котором покупаются и продаются души.
– Существует лишь один город, – ответил я. – И этот город – Костани.
– Если такова твоя воля, Великий магистр, значит, я с тобой. – Беррин поднял брови, указывая на Ашеру. – Что с ней произошло?
– Она улыбнулась.
На круглом лице Беррина отразилось изумление. Его кустистые брови указывали на потолок, годами не крашенный и теперь шелушащийся.
– Я видел несколько магов, когда жил в Сирме, но ее не узнаю. Люди говорят, она приносит несчастье. И что это ее молитвы убили императора Ираклиуса, а ее колдовство заставило тебя сжечь епископа.
– Суеверные речи – ересь. И молитва неверного силы не имеет. А епископа я сжег, потому что он был мерзавцем. – Я попробовал налить из кувшина в кружку лимонного сока, но там оставались лишь капли. Больше я ничего не мог предложить своему первому помощнику. Такая негостеприимность не к лицу Великому магистру Черного легиона.
– С каких пор «мерзавец» – достаточная причина сжигать священника?
– Священник или крестьянин, простолюдин или вельможа – я смету всякого, кто встанет на пути к нашей цели.
Беррин