зверь! – бросилась на него с криком жена. – Убьешь девку…
Мужик схватил бабу за волосы, выволок из хаты и, отломивши кусок дерева, начал колотить ее по хребту, бокам и голове.
Она выла ужасно:
– Люди добрые! Спасите! Убивает! У-би-ва-ет!
Из соседних хат выбежали бабы, а за ними медленным шагом выходили мужья. Окружили Халина кругом и смотрели внимательно, спокойно. Маленький Ульянов не заметил никакого волнения и сочувствия на темных загорелых лицах крестьян. Мужчины поглядывали скорее с интересом и злобностью, женщины вздыхали и с притворным испугом закрывали глаза руками.
Сережка засмеялся тихо.
– Люби жену, как душу, а тряси, как грушу, – шепнул он словами пословицы. – Этот только трясет!
– Помогите соседке, а то Павел заколотит ее до смерти! – крикнула старая крестьянка.
– Не наше дело! – парировал серьезным голосом староста. – Жена два раза в жизни самой дорогой бывает: когда вводишь ее в дом и когда провожаешь до могилы. Ничего это! Научит Павел бабу и спокой будет!
Однако крестьянин впадал всё в большую ярость. Ругаясь, отбросил от себя полено, которым бил женщину, и наклонился за тяжелой дубиной.
Староста подошел к нему и произнес примирительным голосом:
– Ну, хватит, хватит уже, сосед, Павел Иванович. Сделали свое, смотрите: баба вся в крови и уже встать не может. Хватит!
Халин поднял на него угрюмые, бешеные глаза, вдруг успокоился и почти со слезами начал жаловаться:
– Не уберегла девки, мерзавка! Что мне теперь делать? Буду ублюдка кормить! Пятьдесят рублей старый злодей Милютин не хочет заплатить. Уж я ему осенью, когда амбар будет полон зерна, «красного петуха» пущу в его берлогу, засвечу господину высокородному, благородному зарево в глаза, ей-Богу! Не забудет меня!
– Нехорошо болтаешь, сосед! – увещевал его один из крестьян – Не дай Боже, такие слова дойдут до полиции! Сгниешь в тюрьме, не иначе!
Хозяин еще жаловался и грозился. Этим воспользовалась лежащая на земле окровавленная баба, встала со стоном и пошла в хату. Соседи, обсуждая грех девушки и слушая жалобы крестьянина, забрали его с собой.
– Побегу домой, а то нужно скот напоить, – молвил Сережка и направился домой.
Володя не двигался с места. Подслушивал, что делается в избе.
Женщины вместе плакали навзрыд и жалобно голосили. Умолкли, однако, и немного погодя начали говорить что-то между собой, шепотом, как бы устраивали заговор. Скоро из хаты вышла девушка. Под мышкой она несла толстый сверток полотна и желтый с голубыми цветами платок.
Мальчик чувствовал голод, но не покидал своего тайника. Видел, как Павел возвращается домой. Шел он, шатаясь, болтал сам с собой, размахивал руками. Пробовал даже запеть и плясать, но закачался на ногах и чуть не рухнул на землю. Вошел в почти бессознательном состоянии домой, где избитая, покалеченная жена быстро уложила его на постель и стянула ботинки. Володя слышал, как пьяный мужик храпел и сквозь сон выкрикивал проклятия.
Крестьянка подошла к