примерах пояснить какие-то моменты, касающиеся, скажем, философии этики. Но война – это всегда сложная тема, а отношение к той войне – совершенно особенное; вы сами знаете.
– Я надеюсь, ты не подался в ревизионисты? – все в той же осторожной интонации поинтересовался Антон.
– Нет, нет, – Дмитрий покачал головой. – Но я, например, имел неосторожность сказать на одной из лекций, что на Нюрнбергском трибунале одни военные преступники судили других – имея в виду и союзников, и советскую сторону обвинения; вообще всех. И, пожалуй, наговорил еще немало других – не менее неосторожных – вещей.
– Ты сошел с ума, – заметил Антон. – Впрочем, за твое место на кафедре я бы не переживал.
– Почему это?
– Да не уволят они тебя. Во всяком случае, для этого тебе следовало бы стараться лучше. Я что-то не слышал про очередь из желающих делать эту работу за те деньги, что вы за нее получаете.
– Да, но дело ведь не в этом. Ты сам понимаешь: невозможно работать, когда отношения уже испорчены.
– Да, я понимаю.
В этот момент их снова отвлекли от беседы: официант принес заказ, разлил вино по бокалам – и они чокнулись и выпили за встречу и за наступающий праздник; казалось, разговор ушел в сторону от затронутой темы, как вдруг Дмитрий – по всей видимости, чувствуя, что на душе у него остался неприятный осадок и ощущая острую потребность объясниться до конца – неожиданно вернулся к ней.
Они уже поставили бокалы и принялись за еду, когда он, обращаясь к Антону, спросил:
– А между прочим… почему это я сошел с ума?
Антон с удивлением посмотрел на него.
– А ты действительно считаешь так, как сказал своим несчастным студентам? – ответил он вопросом на вопрос.
– Как историк и просто как человек, знакомый с фактами – да, – Дмитрий пожал плечами. – Я ведь писал диплом по Нюрнбергу. Но, разумеется, я и не отношусь к числу тех коллег, которых в последнее время стало так много и которые взяли моду выливать целые ведра грязи именно на советскую сторону, ставя абсолютный знак равенства между большевиками и национал-социалистами – хотя я и признаю, что у этих режимов было немало общего. Нет, просто у меня есть простейшее, на мой взгляд, убеждение, которое состоит в том, что если уж такая чудовищная бойня имела место в нашей истории, то людям следует хотя бы правильно воспринять ее уроки – чтобы миллионы жертв не остались напрасными. А для этого, по меньшей мере, необходимо говорить о преступлениях каждой стороны конфликта, и делать достаточные акценты на всех фактах, вне зависимости от того, кого мы обвиняем по каждому конкретному пункту – победителей или побежденных. Нужно всех, без исключения всех окунуть головой в их собственное дерьмо, понимаете? Нужно назвать поименно всех поджигателей войны – как выражался герой одного старого рассказа Томаса Шерреда. Назвать поименно всех этих ублюдков – а их было очень, очень много. Одни вместо спасения жизней занимались грязной политикой – и, в том числе, стравливанием