слуга вернется. Разобрав насос и упаковав вещи в саквояж, Энсадум направился в коридор.
Здесь было еще темнее. Идти пришлось на ощупь. Левой рукой он касался стены – единственного ориентира в окружающем мраке. Поэтому, когда внезапно стена кончилась и рука провалилась в пустоту, у Энсадума перехватило дыхание. Оказалось, это была всего лишь приоткрытая дверь, одна из тех, куда он заглядывал. Теперь он жалел, что не догадался захватить с собой хотя бы огарок свечи.
Добравшись до лестницы, он огляделся. На площадку этажом выше падал свет из приоткрытой двери, но его было недостаточно, чтобы осветить лестницу под ногами.
Энсадум начал спускаться.
Уже на середине лестницы он вдруг обнаружил, что движется на ориентир: серые узкие окна, находящиеся по обе стороны двери. Сквозь мутные стекла внутрь попадало немного дневного света. Дверь оказалась не заперта. Покидая дом, Энсадум думал, что вполне способен вернуться к лодке и без посторонней помощи.
Он уже приготовился проделать весь обратный путь к реке в одиночестве, однако распахнув дверь, неожиданно обнаружил стоящий у крыльца экипаж. Его недавний провожатый стоял рядом. Сняв с ноги ботинок, он выковыривал небольшим ножиком застрявшие в подошве камни. Увидев Энсадума, он спрятал нож, натянул ботинок, а затем приглашающе махнул рукой.
Энсадум чувствовал себя беглецом, понимая, что спешит покинуть это место как можно скорее. И все же, опуская ступню на подножку экипажа, он ощутил укол совести: уже не впервые он чувствовал себя вором, похитившим самое ценное – чью-то душу.
Склянки в его саквояже звякнули. Странно, но в этот раз в их звоне ему слышался чей-то стон, словно десятки голосов одновременно выдохнули на единой скорбной ноте.
Глава 4
Водные процедуры
Не проходило ни дня, чтобы из канала не выловили очередного утопленника. Большинство тел были бледными, распухшими, и почти ни у кого из них не осталось зубов – следствие долгого употребления белой смолы. Торговцы кеком с перерезанными от уха до уха глотками, избитые до смерти бродяги, проститутки с выпущенными наружу кишками, так что вокруг их тел, когда они находились в воде, плавали розовые и серые ленты, точно лоскуты материи у танцовщиц, дававших представление на празднике в честь его отца в прошлом году.
В прошлом? Или это было в позапрошлом?
Подумав немного, Спитамен решил, что это не имеет значения. Сидя на мостовой в тени дома, окна которого выходили на канал, он достал из кармана плитку смолы, отломил кусочек и принялся разминать в ладонях. Людей вокруг становилось все больше: голосистые торговки с корзинами товара спешили на рынок; мальчики-посыльные торопились по десяткам поручений; брели вечно усталые рабочие с красными глазами и отупевшими взглядами; их обгоняли служащие, и у каждого в руках была папка или чемоданчик с бумагами – работа, взятая на дом. Возвращался помощник пекаря: он только что развез свежий хлеб, а в пекарне уже дожидалась новая партия; проехала упряжка: угрюмый возница подгонял