людей магазин, в котором я работала, был дорогим. Его витрины не пестрили красными акционными ценниками или «скидками дня», но и очередей в нем не наблюдалось. Можно было сэкономить время.
– Здравствуйте!
Баба Маша в оренбургском платке была, пожалуй, единственной старушкой, которая никогда не жаловалась на цены, на жизнь, на детей, на внуков. Никогда не вспоминала Сталина и советскую власть. Этим она мне очень нравилась. Многие покупатели приходили в «Гастроном» как на исповедь.
– Надя, кефира не надо! Только молока и хлеба сегодня! В сумку положи, будь любезна, – баба Маша протянула мне свою любимую сумку с аленьким цветком на кармашке и продолжила: – Вчера сходила в библиотеку – в нашу, которая здесь, на горе-то, и взяла детективы про этого сыщика. Ой, ну как же его зовут-то? А? Надь? Забыла.
Она закрыла глаза и кончиками пальцев начала пощипывать лоб, как будто заряжала чем-то резервуары памяти.
– Пуаро, баб Маш? – я улыбнулась.
Для бабы Маши очень важно было все помнить, потому что, забыв какую-то деталь из происходящей жизни вокруг, она покорилась бы времени.
– Агаты Кристи?
– Да! Он самый! Но каков архаровец-то, да? Надь? Ты читала?
– Начинала читать, баб Маш. Давно. На литфаке. На первом курсе еще-ы, – я снова икнула.
Мне не хотелось признаваться этой милой старушке, которая, несмотря на проблемы со зрением, с таким размахом поглощала упущенные когда-то шедевры мировой литературы, и, именно во мне нашла толкового соратника, по ее словам, – признаваться в том, что ни один начатый детектив Агаты Кристи я так и не смогла дочитать до конца. И хорошую книгу не читала давно, хотя периодически заглядывала в книжный магазин. Ритуально. Раз в три месяца.
– Баба Маша! Хлеб вчера привозили! Свежего нет пока, – Я с совестливым сожалением посмотрела на оренбургский платок. Всем известный бельгиец давно провел новое расследование, и бабе Маше важно было проследить за действиями этого виртуоза. – И молоко тоже вчера привозили!
– Как так, Надя? Время – 10.30? Что случилось? – она заговорщически подняла полинявшую редкую бровь и чуть наклонилась ко мне через прилавок, как будто собиралась узнать очередную тайну для великого Пуаро. У этой милой старушки проявлялась особая тяга к познаниям любого рода. – И скорая с утра стояла? Возле вас вроде?
– Не знаю, почему не везут! Я же одна пока, баб Маш! Заведующая будет позже, – я театрально развела руками. Самый понятный и популяризированный жест в России, который снимает с тебя всякую ответственность за происходящее. – А скорая за дядей Колей приезжала. Упал он тут у меня.
– Это Валькин что ли? – Баба Маша собиралась выйти, но резко притормозила.
– Да! Он! Скучает по супруге. Тяжело ему одному. Как-никак сорок три года вместе прожили ведь. Целая жизнь.
– А тебе? – лоб бабы Маши стал выше и разгладился даже.
– Что? Мне? – я растерялась.
– Легко? Тебе? – баба Маша смотрела на меня в упор. – Мне? Легко? Муж двадцать три года назад в шахте погиб! Засыпало.