старом дворце готовился ужин, звенела золотая и серебряная посуда, в очаге разгорался большой огонь… И когда все было готово, и столы накрыты, и гости, по эллинскому обычаю, увенчаны цветами и зеленью, начался пир. Но прежде чем были подняты чаши с вином, вошли глашатаи и пригласили гостей на следующее утро в театр посмотреть комедию, подготовленную афинскими актерами.
И долго еще среди шума и песен праздничной толпы слышались по городу голоса глашатаев, объявлявших о том, что завтра с утра в театре будет представление и что зрители могут занимать места…
На рассвете, едва засеребрилась в лиловом небе вершина Олимпа, зрители в пестрых праздничных одеждах уже спешили в театр. Действо начиналось рано, чтобы успеть закончить представление до сумерек, пока темнота не повесит свой занавес. В театре, раскинувшем полукругом каменные скамьи, еще стояла предутренняя тишина. Но вскоре здесь загудела толпа. Зрители торопились занять места. Красная заря осветила город, когда открылись ворота царского дворца и царь Филипп появился на улице, окруженный этерами, телохранителями и знатными гостями.
Филипп много вина выпил вчера за ужином. Но короткий сон ободрил, освежил его. Он вышел из дворца веселый, благодушный, в белоснежных праздничных одеждах. Вдохнув полной грудью, он почувствовал, как душист августовский воздух, как прекрасен мир, созданный богами, и как хороша жизнь.
Все идет так, как хочет Филипп. Эпир у него в руках. Что может сделать теперь Олимпиада? И сколько еще она может негодовать, ненавидеть, проклинать его? Вздор! Время все загладит. А сейчас такая широкая дорога открыта перед македонским царем!
Филипп вспомнил Демосфена и усмехнулся. Да! Сколько первоклассного красноречия потратил человек – и все напрасно. Он не только не свалил Филиппа, но даже не пошатнул его. А вот когда Филипп вернется победителем из Азии, когда он станет властителем эллинских городов на азиатском берегу и будет диктовать свою волю Элладе, тогда он все припомнит Демосфену, за все с ним расплатится.
Филипп посмотрел на небо, на горы, на далекую вершину Олимпа, где, может быть, в эту минуту возлежат боги на своих драгоценных ложах и глядят на него, на его праздник. Боги должны быть довольны и сыты – столько обильных жертв принесено им вчера!
Вдруг сердце у него дрогнуло, сжалось от какой-то безотчетной тревоги. Филипп краем глаза уловил внимательный и недобрый взгляд из толпы своих этеров.
«Это Аррабей-линкестиец, – сказал себе Филипп, хотя зловещий взгляд только сверкнул и тут же исчез, – он стоит, отвернувшись, будто и не думал смотреть на меня. Но он смотрел. Будь у меня оба глаза – я бы давно это заметил. Но он смотрел на меня с моей слепой стороны – и как!..»
Линкестийцы, сыновья Аэропа, все здесь: Аррабей, Геромен, Александр… Все три брата. Опасная семья старой родовой знати из Верхней Македонии. И хорошо, что они здесь. Филипп должен их держать при себе, иначе за его спиной они могут многое придумать и предпринять. Они все еще не примирились с тем, что Филипп стал царем, ведь их род такой