голоса доносились оттуда же. Порой наплывали запахи съестного, слегка возбуждая желудочно-кишечный тракт, но шлейф горелого и кислого перебивал всякий аппетит.
Я замер. Глухая скороговорка – и окурок ударился о каменные плиты, роняя оранжевые искры. Мимо камер засновала иная тень.
Шаркнул ботинок. Сдержанное дыхание послышалось совсем рядом, даже мурашки пошли по спине.
– Миха… – опал шепот.
Упруго встав, я шагнул к решетке.
– Привет, Томаш.
– Привет. Я тут… В общем, я не с группой Малютки Гжеся. У меня свое задание. Гжегож ждет важного гада – и я тоже…
– Понимаю, – мой кивок был невидим. – Гжегож… Здоровый такой, толстый?
– Он. Я, когда в Польшу вернулся… Тут только с виду всё спокойно. «Зомовцы» разогнали «Свободные профсоюзы Побережья», похватали многих из «Комитета социальной обороны», так уцелевшие спелись! Кто в подполье сейчас, а кто в боевых мобильных группах. Нападают на ваших, а сами стреляют в своих, чтоб визжать потом о «зверствах советских оккупантов»!
– А кого ждут?
– Яна Рулевского, он сейчас заместо Леха Валенсы… Тс-с! – Платек затих, вслушиваясь, и быстро договорил: – Всё, надо идти. Да, забыл сказать – второй прут с краю вынимается…
Оттолкнувшись от решетки, Томаш будто растворился в черноте. Гортанный окрик… Сердитый говор…
И по коридору затопал Яцек. Пакостливо ухмыляясь, он светил в глаза «зэкам».
– Слышь, ты? – гулко разнесся голос Вайткуса. – Ты еттот фонарь в дупу себе засунь!
Дрыщ явственно хихикнул. Свет погас, зато ствол «калаша» прошелся по решетке, выбивая дребезжащий звон.
– Не шпи, швыни!
Желтый луч фонарика тускло мигнул, мотнувшись по ступеням, и Яцек поднялся наверх. Я выждал минут пять.
Спасибо дрыщу, хоть осветил темницу. В углу валялась куча тряпья и дырявое одеяло с разводами плесени. Соорудить инсталляцию «Спящий узник» было минутным делом.
Повертев, пошатав второй с краю холодный стержень, сыпанувший чешуйками ржавчины, я вытянул его из скважины, пробуренной в полу, и протиснулся по ту сторону решетки.
Звякнул, неслышно отпустив матерок, и бережно вернул на место увесистый штырь.
«Типа, свободен…»
Я понимал, что действую наобум, но смирно сидеть, когда есть возможность хотя бы мнимой воли… Не утерпел.
Крадучись, свернул за угол. Коридор расширялся, выходя к тупичку – через широкий пролом в стене слышалось журчание воды. Видел я смутно – закуток освещался огнем крошечного очага, обложенного битым средневековым кирпичом. Хворост догорал, и ладони сами потянулись к слабому теплу.
– Это ты, Стась? – буркнул Збышек, шаркнув за моей спиной.
Мгновенный испуг сработал как взрыватель. Развернувшись, я ударил боевика в горло, сложив пальцы в «они кен» – и пораженно вздрогнул. Неужто вернулось утраченное?
Костяшки вошли в мускулистую шею, как в густой холодец. Трахея лопнула, словно смятый бумажный стаканчик, позвонки