до самого седьмого неба, ибо Божия ткань любви едина и целостна во всей вселенной.
Моя вина
Нет, я еще не научился распознавать и нести свою вину. Мне надо для этого больше мужества и смирения. Но, может быть, я однажды еще достигну этого.
Как тягостно, подчас мучительно трудно бывает установить и признать свою вину. Душа начинает беспокойно метаться, а потом просто ожесточается и не желает видеть правду. Хочется непременно оправдать себя, отвергнуть свою виновность, свалить вину на другого или на других, а главное – доказать не только другим людям, но и себе самому, да, именно самому себе, что «я тут ни при чем» и что я нисколько не виноват в этом. Виноваты все окружающие, в конечном счете – весь мир, но только не я: враги и друзья, природа и человек, родители и воспитатели, несчастное стечение обстоятельств и тяжелые условия, «среда» и «влияние», небо и ад, но не я! И это можно доказать, и это необходимо удостоверить, потому что в этом «не может быть никакого сомнения»…
Ах, эта предательская «потребность» в самооправдании… Она-то и выдает меня с головой… Эта погоня за доказательствами… Зачем они мне, если я твердо и окончательно уверен, что я «тут ни при чем»? Кто же требует от меня доказательств? Кто подозревает меня, если не я сам? Но это свидетельствует лишь о том, что в глубине души я все-таки считаю себя виноватым, что есть некий тихий голос, который тайно твердит мне об этом и не оставляет меня в покое…
И вдруг, под влиянием этих неожиданных соображений, мое бегство от собственной вины прекращается… Конец малодушной тревоге. Я готов примириться с мыслью о своей виновности, исследовать, в чем именно я виноват, и признать свою вину. Ведь эта трусость многих уже запутала в тяжелые внутренние противоречия, в раздор с самим собой, в раздвоение личности, а иных доводила и до галлюцинаций. Но я готов… Пусть говорит мой обвинитель.
Да, нужно мужество, чтобы спокойно исследовать свою вину и не искать спасения от нее в бегстве. И еще нужно смирение. Если человек не переоценивает своих сил и своих качеств, если он не кажется сам себе «умнейшей» и «добрейшей» личностью, то он будет всегда готов предположить свою вину. Зачем рассматривать все свои поступки с их наилучшей, наиблагороднейшей стороны? Что за наивность… Откуда эта потребность изображать себя – перед собой и перед другими – всепредвидящим и неошибающимся праведником? Зачем идеализировать свои побуждения и успокаиваться только тогда, когда небывалый образ «чистоты» и «величия» воссияет под моим именем? Кто из нас свободен от небезупречных желаний и побуждений? Кто из нас прав от рождения и свят от утробы матери?..
Нет, мне надо еще научиться тому, что есть вина и как ее распознавать и нести в жизни. Как же научиться этому?
Прежде всего надо удостовериться в том, что все люди без исключения, пока они живут на земле, соучаствуют во всеобщей мировой вине: желанием и нежеланием, но также и безволием, и трусливым уклонением от волевого решения; деланием