морды колотить, другое человека зарезать насмерть и ни кто не расскажет о том, как все было на самом деле. Он убийца и это позор для него самого и его близких.
Вышел Леха у рынка, решил немного приодеться, хоть на кармане и не густо. Прогулялся по рядам, посмотрел подходящий наряд.
– М-да – Подумав. – Цены на все подскочили заметно.
За те гроши, которые ему подогнали близкие по отряду, только на белые тапочки едва хватит. Остановился у палатки, померил кепку, любил Леха кепки, всегда в них ходил. Да и на зоне к «пидорке» тоже голова привыкла. Парнишка – торгаш подобрал ему несколько штук на выбор. Леха примерил:
– Воо. Вот эта что надо, прямо в масть, как моя была. Беру!
– Да четко смотрится, за сотку бери, братишка. – Сказал парень
– Слушай, дружище, тебя как зовут? – Спросил Леха.
– Славик!
– Короче, Славян, подбери-ка мне еще очки в цвет, пацанские?
– Сейчас все будет! – Заторопился торгаш.
Леха погулял еще немного по рынку, зашел в закусочную, хлопнул рюмку горькой, покурил и побрел на автовокзал. Дождался своего автобуса и решил сперва доехать к деду. Деда он своего уважал и даже боялся. Все детство Леха прожил у него. Воспитывал его именно он. Сам Степан Алексеевич старой закалки, еще Сталинской эпохи мужик. До войны еще пацаном схлопотал срок за грабеж. В лагере заработал уважение среди братвы, считался тогда одним из ярых авторитетов. Потом война, штрафбат, отвоевал. С самой Калымы до Германии сапоги стоптал. Домой вернулся живым и уже совсем другим человеком. Многое в жизни повидал Степан, было чему внука жизни научить и воспитать его мужиком. В кулаке его держал, мог даже в морду дать за какой-нибудь поступок. Поэтому Леха старался не показываться при нем пьяным и не рассказывать о ссорах с женой. Зубы как говорится не лишние. А уж о сроке тем более не мог ему сказать. Решил, что по возвращению что-нибудь да придумает.
Вот Леха подошел к дому, уже старому, столетней давности, срубовой постройки, покосившейся на один бок. Дверь как всегда открыта, дед ее ни когда не закрывал. Для него все свои, врагов не имел. Леха закурил, поправил рюкзак на плече, сделал шаг, как из открытой двери быстро появилась знакомая фигура деда. Он был одет как и всегда, в кирзачи с загнутым верхом, военные, старые, кое-где протертые и засаленные брюки, фуфайка с заплатками на растопай, вязаный тяжелый свитер тоже повидавший жизнь и фуражка шестиклинка, с потертым козырьком. Из под рукава на правой руке у Степана Алексеевича была тусклая наколка с восходящим солнцем, лицо тощее, но жилистое, не смотря на возраст еще густые черные усы и щетина недельной давности. Видимо в загуле. Любил дед это дело употребить. В полуоторванном кармане фуфайки – пузырь с неизвестной белой мутной жидкостью.
Как старый уркаган взглянул дед на Леху. Готовый прямо сейчас вцепиться ему в глотку и не дождавшись ответа, вырвать кадык своими жесткими мозолистыми, прокопченными пальцами.
– Ахахах, дедай! Здорово, старик, как жизнь? – Разбавил мрачные краски Леха.
– Эхеее.