Всемирный светильник. Житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца
опять скрывая лицо себе под полотном. Покров, набрасываемый на лицо[13], объясняется примерами древнейших пустынножителей, которые кукулем скрывали вид свой, чтобы не видеть суеты (ср. Пс. 118, 37). Случалось так, что старец и вовсе не являлся брату и носивший пищу опять уносил все, что было предложено: старец оставлял себя без вкушения пищи.
Впоследствии же, когда о. Серафим несколько ослабил строгость затвора и даже сокровенно иногда выходил в лес, то он по временам питался даже одною травою, как об этом сам он поведал потом, уже после затвора, дивеевской сестре Прасковье Ивановне, в постриге монахине Серафиме.
Только что вступив в обитель, она 2 февраля, в день Сретения, получила от батюшки первое послушание: дважды в один день прийти к нему из Дивеева в Саров и обратно. Это составляло около 50 верст. Смутилась сестра, но, убежденная старцем, поступила по повелению его. Встретив ее в первый раз после ранней обедни, батюшка весело отворил ей дверь со словами: «радость моя», потом, посадив ее отдохнуть, подкрепил частицами просфоры и святою водою и отослал обратно с большим мешком толокна и сухарей для обители. К вечерне она пришла во второй раз.
– Гряди, гряди, радость моя! – с восторгом приветствовал ее о. Серафим, – вот я накормлю своею пищею.
И поставил перед нею большое блюдо пареной капусты с соком. Когда она начала есть, то ощутила необыкновенный вкус. В другой раз он велел ей работать в лесу и собирать дрова.
«Часу в третьем, – рассказывается в записи, – он сам захотел поесть и говорит: “Поди-ка, матушка, в пустыньку: там у меня на веревочке висит кусочек хлеба, принеси его”. Сестра принесла. Батюшка посолил хлеб, помочил его в холодной воде и начал кушать. А часть он отложил сестре Прасковье, но она не могла даже разжевать его – так он засох и зачерствел. И подумала: какое лишение терпит батюшка! А он прозрел ее мысль и сказал: “Это, матушка, еще хлеб насущный! А когда я был в затворе, то питался зелием: траву снить обливал горячей водою, так и вкушал; это пустынная пища, и вы ее вкушайте”.
Незадолго перед кончиной преподобный подробнее рассказал о своем постничестве: “Я сам себе готовил кушанье из снитки: я рвал ее да в горшочек клал; немного вольешь, бывало, в него водицы и поставишь в печку – славное выходило кушанье”.
Я спросила его: как же зимой он ее кушал и где брал? Он ответил: “Экая ты какая! На зиму я снитку сушил и этим одним питался. А братия удивлялись – чем я питался? А я снитку ел… И о сем я братии не открывал, а тебе сказал”».
Нес преподобный и другие подвиги. Спал он мало. Сколько именно, не знаем, но, конечно, не более того, чтобы лишь не повредить «другу» – плоти в ее служении духу. Если он говорит, что даже в начале своего монашества спал четыре часа ночью (от 10-ти вечера до начала 2-го утра), то теперь, можно думать, он отдавал сну еще меньше, только бы «не повредить голове». Все это, к сожалению, покрыто тайною…
Предавался ли затворник каким-либо иным, чрезвычайным формам лишений и изнурения тела – неизвестно. Есть предание, о коем рассказывается в Житии