гонорар, его не коснулось, чему он был очень рад: вершиной искусства для него были песни Вики Цыгановой и футбол по телевизору. Пускай коллеги, как хотят, изощряются в поисках художников и картин, Агеев – человек простой. Почему людей убивают? По тривиальным мотивам: деньги, любовь, власть. Время такое – в первую очередь надо зарабатывать деньги. А может, и ничего. Может, просто не понравился старикашка каким-то молодым олухам… Эх, где наша не пропадала! Все равно работы не миновать.
Для начала он посетил скромную двухкомнатную квартиру профессорской вдовы на десятом этаже блочного дома с видом на пруд. Ничего грандиозного с виду квартирка не представляла, о громадных доходах не свидетельствовала. По мнению вдовы, поиски должны были начаться с той железнодорожной станции, где нашли тело покойного профессора. Поэтому удивлению Людмилы Георгиевны, когда сыщик ввалился в ее квартиру, извлекая какую-то хитрую механику, не было предела.
– Что это такое?
– А это у нас, почтеннейшая Людмила Георгиевна, воровская техника. Называются эти две машинки интраскоп и интравизор и позволяют видеть стены насквозь.
– Вы что-то ищете? Вы хотите найти какой-то тайник? Но уверяю вас, это немыслимо! Муж от меня ничего не скрывал. Он был у меня под контролем… то есть, я имею в виду, мы постоянно были вместе. Вместе вырастили детей, всю жизнь проработали вместе, вдвоем ходили в гости и в театр, вместе отдыхали на даче и не скрывали друг от друга ничего. Понимаю, ваша работа развивает цинизм, вам трудно в это поверить…
– Все возможно, дорогая Людмила Георгиевна, – балагурил Агеев, попутно отметив, что жизнь покойному сахаром не казалась. – Бывает, что в матрасах бомжей миллионные состояния находят. Может, и вам муж оставил кругленькую сумму, обрадовать вас хотел?
– Деньги? – всплеснула руками вдова. – Откуда же их взять?
– Неучтенные доходы? Наследство?
– Ничего похожего. Он, правда, вспоминал, что род Степанищевых был не бедный. Собственную лавку держали до революции, ну а при советской власти все потеряли. Где же найти? Если бы что-то осталось, я думаю, мы бы с хлеба на воду не перебивались.
– Гм… Он случайно не вел дневник?
– Дневник? Вел… но…
– Понял. Очень личное?
– Нет. Вот именно, что совсем не личное. Он заносил в тетради погоду, температуру воздуха, политические события. Говорил, что спустя сто лет по его записям можно будет восстановить лицо века. Так что, – вздохнула вдова, – разгадке его смерти они вряд ли помогут. Впрочем, можете посмотреть.
Людмила Георгиевна вынесла перевязанную шпагатом стопку общих тетрадей. Самые ранние записи, очевидно, находились под коленкоровыми обложками, последние тетради блистали аляповатостью современной полиграфии.
– Пожалуйста. Хотите почитать?
– Нет, лицо века восстанавливать вроде как бы рановато, – тяжеловесно сострил Агеев.
– Вы человек молодой, вы не в состоянии оценить