ход разговора в иное, нужное ему русло.
– Ваша милость, я вижу на вас траурные одежды. Мне до́лжно выразить вам соболезнования? Неужели кто-то из ваших близких навеки покинул нас?
Синьора Филамарино, будто опомнившись, натянула на лицо маску скорби, сразу состарившую ее лет эдак на пять или даже на десять.
– Да, ваше сиятельство, к несчастью, вы правы. Сегодня минул ровно год, как скончался его милость виконт Филамарино. Вы, как я понимаю, не слышали об этой печальной новости.
– Увы, информация об этом прискорбном событии прошла мимо меня. Позвольте, хоть и с опозданием, принести вам мои соболезнования. Я очень уважал вашего супруга. Он был в высшей степени человек чести и достоинства. Очень жаль, что Господь так скоро призвал его к себе. Ему же было около шестидесяти?
– Шестьдесят два. Сердечный приступ. Скоропостижная смерть прямо во время судебного слушания.
– Печально, очень печально. Еще раз мои соболезнования.
– Спасибо, синьор граф. Вы в высшей степени любезны.
Моразини попытался воспользоваться предлогом, чтобы свернуть разговор:
– Как я понимаю, в столь ранний час вы торопитесь на поминальную мессу? Не смею вас задерживать.
Но отделаться так запросто от виконтессы, славящейся своей говорливостью и не слишком прозорливым умом, у него не получилось.
– Ну что вы, граф! Без меня поминальную мессу всё равно не начнут. Как говорится, кто платит за мессу, для того и звучит орган. Тем более что в церкви наверняка еще поют Евангелие паломников Эммауса[83]. А я никак не могу упустить случая поговорить с вами. Ведь вы так внезапно пропали. Сколько лет прошло? Четыре или пять? Надо же, не минуло и двух недель, как я стала свидетельницей разговора между герцогиней ди Кастропиньяно и принцессой де Бельмонте, в котором они упоминали вас, и вот вы здесь собственной персоной.
Эти синьоры были полны сочувствия к вам, дорогой граф, вспоминали все те печальные события, которые столь болезненным образом отразились и на вас, и на графе Сартори, отце вашей покойной супруги. Ведь, насколько я знаю, старого графа разбил паралич. Говорят, он потерял речь и совершенно не может ходить. Вас сия участь, слава Мадонне, миновала. Но скажу вам прямо: быть замешанным в столь некрасивом адюльтере по последствиям хлеще, чем получить апоплексический удар. Какой урон репутации! Это же настоящий гранд эскляндр![84] Мне искренне жаль вас, ваше сиятельство.
Моразини после этих слов чуть ли не передернуло. «Чтоб тебя блохи залюбили до уксусных примочек!» – выругался он в сердцах про себя, а вслух произнес:
– Il vaut mieux faire envie que pitié. Лучше вызывать зависть, чем жалость. Так считают французы. Я придерживаюсь их точки зрения.
– Ну, если на вашу ситуацию посмотреть с этого ракурса, то, конечно, многие мужчины могут вам позавидовать. Вы теперь самый желанный холостяк в свете. Можете быть почетным гостем на любой ярмарке невест.
Вдруг лицо виконтессы озарила какая-то запоздалая догадка:
– Ваше