Есенин глазами женщин. Антология

языка!» А Соколов упорствует: «Тем хуже. Значит, влияние здесь не прямое, а через посредственные и уже опошленные подражания». Есенин слушал сперва с усмешкой. Ипполит, повторяясь от раза к разу, договорился, наконец, до слова «плагиат». Сергей сам и не слышал, но, когда ему услужливо об этом доложили, попросил предупредить Соколова, что если тот еще раз повторит подобное, то он, Есенин, «набьет ему морду».

      Дня через два Сергей привел меня в СОПО поужинать. Мы устроились в Зале поэтов поодаль от зеркальной арки – эстрада от нас не видна. Едва взялись за вилки, к Есенину подскочил Захаров-Мэнский и со сладострастным предвкушением скандала вкрадчиво говорит:

      – Ипполит уже завелся, читает цитаты.

      Есенин просит меня не вставать – а сам уже под аркой. Не усидела и я.

      Ипполит произносит – очень отчетливо, подчеркнуто – «…прямой плагиат…».

      Но закруглить свою тираду он не успел. Есенин, точно циркач, взлетел на эстраду. Широкий взмах руки. Пощечина… нет, не звонкая. На рыхлом лице критика багровый отпечаток ладони.

      Шум, смятение.

      Кое-как мы доели свой ужин. Уже известно: будет общественный суд.

      Из кафе выходим втроем: Есенин с Грузиновым провожают меня Тверским бульваром домой. Сергей разволнован. Он явно недоволен собой. Но, словно готовясь уже сейчас к предстоящему суду, оправдывает свой поступок. Это недовольство собой еще углубилось, когда он услышал от меня, что Ипполит «только выглядит солидным дядей, а на самом деле ему от силы восемнадцать лет». И тут Грузинов, добрая душа, одернул меня и тихо отругал:

      – Где ваша женская чуткость? Не видите, что ли? Он и так расстроен.

      А Сергей храбрился и все доказывал – скорее себе, чем нам двоим, – что поступил по справедливости.

      – Не оставлять же безнаказанной наглость зарвавшегося буквоеда! Нет, не стану я перед ним публично извиняться…

      И вдруг сам себя перебивает:

      – А этот его Рейнер Мария, видно, и впрямь большой поэт!