Иваныч, как вам не стыдно? Речь идет не о моем материальном благополучии, а о жизни десятков… нет, сотен людей! Неужели вы так равнодушны к чужой беде?
– Ладно, демагог. Где ты хочешь встретиться?
– В «Бочке».
– Ближний свет! А почему именно в «Бочке»?
– А там пиво дешевле.
– Что-о?
– Гражданин начальник, я ведь о вашем кармане забочусь. Мой карман пуст и дыряв, и забота ему не нужна. Да и место тихое, никто нам там не помешает.
Грязнов помолчал, потом сказал:
– «Бочка» отменяется. Встретимся на явочной квартире.
– Но Вячеслав Иванович…
– Обсуждению не подлежит. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел тебя с ментом. Если тебе потом отрежут уши, я никогда себе этого не прощу.
– Ох и любите вы нагнетать! – вздохнул Пташка Божья. – Воля ваша. Диктуйте адрес.
– Адрес ты знаешь. Серый дом на улице Удальцова. Будешь там через час. Успеешь добраться?
– Попробую.
– Ну, бывай.
Честно говоря, конура была так себе, даром что явочная квартира. Мебель старая, «совдеповская»: два убитых кресла, такой же диван, сервант с допотопными мраморными слониками, скрипучая тахта. На стене – репродукция «Трех богатырей» Васнецова, до того выцветшая, что от Алеши Поповича остались только шлем да дико вытаращенный глаз, а все остальное было окутано дымкой.
– Я смотрю, здесь ничего не изменилось, – сказал Пташка Божья, с усмешкой оглядывая комнату. – Мило и со вкусом. Как, бишь, это называется?.. Минимализм?
– О своих эстетических пристрастиях ты мне потом расскажешь, – строго осадил его Грязнов. – А теперь давай о деле.
– Как скажете.
Пташка развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Несмотря на то что квартирка была ветхая, здесь он себя чувствовал важной персоной.
– Сигаретку позволите?
– Бери.
Пташка вытянул из пачки «Мальборо» сигарету, поднес ее к носу, понюхал, сладко жмуря глаза, и только потом закурил.
– В общем, так, – начал, вальяжно пуская дым. – Сижу я, значит, у себя дома, думаю о жизни, ковыряю в носу, как вдруг – звонок. Открываю – Гусь. Это один пропойца с Казанского вокзала. А рядом с ним – незнакомец…
Пташка Божья подробно рассказал Грязнову о своем новом жильце и о речах, которые тот вел. Не забыл ни про то, что скоро в Москве все «затрясется и заволнуется», ни про «братьев-славян», которые по приказу «чернозадых» эти «волнения-потрясения» устроят. А вдобавок сообщил:
– Когда Али колес своих наглотался, то бредить стал. Вроде как бубнить сквозь сон.
– И что он говорил? – спросил Грязнов.
Пташка Божья сделал скорбное лицо и вздохнул:
– Там много не по-русски было. Но кое-что я разобрал. Что-то насчет подкопа под Москвой.
– Подкоп под Москвой? – Грязнов недоверчиво вгляделся в лицо Пташки и сказал: – Под рекой, что ли?
Пташка помотал головой:
– Этого я не знаю. Но про какой-то подкоп он бубнил точно.
Грязнов задумчиво наморщил лоб:
– Бред