кожу. Сизиф всегда усмехается, когда чувствует это. Столько времени прошло, а ему все кажется, будто что-то может натирать его давно не существующую кожу.
Закончив удалять файлы, Сизиф откидывается на спинку стула. Он оглядывает свой кабинет, который так и не стал ему домом. На столе стоит чашка с недопитым кофе. Сизиф берет ее и выливает содержимое в цветочный горшок, стоящий тут же, возле кипы бумаг.
«Считай, это мой прощальный подарок», – говорит он растению, которое странно выделялось в стерильно-белой обстановке кабинета.
– Не будешь скучать по ним? – скрипучий, хорошо знакомый голос выводит Сизифа из размышлений.
Иуда. И как всегда не вовремя.
Иуда проходит в кабинет и плюхается на белый диван. Мягкие подушки послушно принимают его тело, выпустив прохладный воздух. Точно так же делали диванные подушки в доме бабушки Сизифа, когда он, еще мальчишкой, прыгал по ним.
Или нет… может, это была совсем не та бабушка, из какой-то совсем другой жизни?
– Не буду. А стучать тебя мама не учила? – отвечает Сизиф, не оборачиваясь.
Он что-то ищет среди бумаг на столе.
– Один из наших утверждал, будто помнит каждое лицо, – продолжает Иуда, довольно потирая руки. – Как родное, так сказать.
Сизиф усмехается.
– Ничего, это быстро проходит.
Маленькие серые глаза Иуды обшаривают кабинет и останавливаются на десятках благодарностей в пыльных рамках.
– Сколько же у тебя этих благодарственных грамот? – присвистнув, говорит он. – Заберешь с собой?
– Насколько я знаю, подтирать задницу мне там не понадобится. Так что можешь оставить себе.
Сизиф медлит, бросает взгляд на грамоты, а затем продолжает. Тихо. Больше для себя:
– Там, куда меня переводят, ничего не понадобится…
Он встает и ловит взглядом свое отражение в одном из черных, слепых экранов. Проводит рукой по подбородку. Пальцы колет двухдневная щетина… удивительно все-таки, как хорошо его подсознание помнит и воссоздает все эти мелочи.
– Даже это, – тихо говорит он, разглядывая свое лицо.
Диван издает скрип – и подушки будто бы всасывают воздух, как всплывший на поверхность утопающий. Иуда встает, подходит к благодарностям. Стирает пыль рукой. Потом прикрывает тощим пальцем имя Сизифа. Безымянная благодарность явно радует его больше. Может, кто подумает, что они его?
– Уже решил, куда отправишься? – спрашивает Иуда, задевая плечом одну из рамок на стене.
Рамка повисает криво – Сизиф чувствует такое даже спиной.
Ничего. Это уже не его кабинет.
К черту всю симметрию этого мира.
– Естественно. Наверх, – Сизиф расстегивает узкий воротничок и делает глубокий вдох. – Что бы там ни было.
Иуда хмыкает себе под нос.
– Да что там может быть? Скукота одна. Ни страсти, ни грязи. Вот я, когда наберу все очки, – он стучит по экрану странных, похожих на электронные, часов на руке, там высвечивается: «20 %», Иуда мечтательно потягивается, – найду какое-нибудь потрясное