ледние годы существования СССР страну постиг тотальный обвал, а с гибелью союзного государства положение только ухудшилось. Летом 1992 года в интервью одной из центральных на тот момент газет я сказал:
«Кризис кинематографии – следствие общего кризиса, который переживает общество. С каждым днем преобладает все более разрушительная тенденция снимать кино только о том, что было запрещено десять лет назад, или же копировать Запад, теряя свое лицо, свои корни. Для того, чтобы выздоровел кинематограф, должно прежде всего выздороветь общество…».
Можно ли сегодня, спустя три десятилетия после распада Советского Союза, заявить, что наши общество и кинематограф близки к выздоровлению? И да, и нет. С одной стороны, по сравнению с «лихими девяностыми» у нас стали снимать гораздо больше качественных, востребованных массовым зрителем картин, появились очень неплохие актеры и перспективные режиссеры. С другой, они, эти новые мастера кино, пока еще слишком далеки от того, чтобы создать яркий, общепризнанный (у нас и за рубежом), сравнимый с киноискусством советских лет феномен.
В любом случае нынешним студентам ВГИКа и других фабрик-лабораторий актерского мастерства не мешает многому поучиться у своих предшественников.
В этой книге рассказывается далеко не обо всех артистах, которыми в прежнюю эпоху восхищались как в нашей стране, так и за рубежом. Однако журнал «Свой» продолжает выходить, и в обозримом будущем, если даст Бог, мы сможем издать еще как минимум один сборник, посвященный звездам национального кино.
Приятного чтения!
Ваш Никита Михалков
В плену у Чапаева
Борис Бабочкин
Борис Андреевич Бабочкин (1904–1975)
Судьба этого актера, режиссера, педагога и даже немного критика по-своему загадочна. Борис Бабочкин, разумеется, известен всем и каждому, но – лишь одной гранью своего таланта. При этом сказать про него «выдающийся артист» будет не то чтобы неверно, а просто несоразмерно величине дарования: он все-таки больше, чем артист, и значительнее, нежели выдающийся. Да и сопоставить с ним практически некого, жизненные обстоятельства Бориса Андреевича уникальны. Чапаев, которого он сыграл в одноименном фильме братьев Васильевых, сразу же превратился в мифопоэтическую фигуру исторического масштаба, тем самым выведя актера из сферы эстетики в пространство национальных, коллективных представлений.
«Я вам где командир? Только в строю. А на воле я вам товарищ. Ты приходи ко мне в полночь-заполночь. Я чай пью – садись чай пить, я обедаю – пожалуйста, кушай. Вот я какой командир… А то я ведь академиев не проходил. Я их не закончил», – эта проповедь хорошо иллюстрирует то, что на самом деле привлекло гигантские массы в теории и практике большевиков. Чтобы понять причины, выявить движущие силы русской революции, достаточно одного только «Чапаева»: большой начальник ломает сословные перегородки, приглашая всех к продуктивному сотрудничеству. Идейно-символический капитал важнее, основательнее финансового. Десятки миллионов людей из низов получили уверения в том, что отныне их человеческое достоинство не будет отягощено никаким родовым проклятием. Людям, воспитанным в православной культуре, чапаевский монолог, не исключено, напоминал о Тайной вечере. Скорее всего, с учетом подобных соображений и был написан сценарий.
Детально изучая биографию Бабочкина, оценивая его свершения в кино, театре, сфере художественного чтения, вольно или невольно упираешься в образ Чапая. В свои тридцать лет Борис Андреевич сотворил на стыке развлекательного и пропагандистского жанров нечто такое – уникальное, жизнестроительное, – что легло в основу народного самосознания. И ведь не скажешь, что артист сознательно конструирует идеологему – элементарно актерствует, всего-навсего выразительно играет роль. Кажется, все приемчики на виду. Голос регулярно стремится вверх, обозначая психическую взвинченность. Статная фигура украшает пространство монументальными пластическими композициями, как бы намекая: самолюбивый герой не чужд некоторого позерства. Сменяют друг дружку эмоции и черты характера: обидчивость, тщеславие, вспыльчивость, узость горизонтов…
В сущности, Бабочкин – у него к тому времени накоплен огромный опыт театральной работы с классическими текстами – строит образ по старым лекалам. Демонстрирует типические манеры чрезвычайно эмоционального, пребывающего то в экзальтации, то в состоянии тревоги либо задумчивости индивида, но при этом умудряется дать обобщенный портрет массового русского человека – несгибаемого, идейно подкованного, мечтательного: «Знаешь, какая жизнь будет? Помирать не надо! Да помирать кому ж охота? Да борьба-то у нас такая: либо они нас, либо мы их».
Почему Чапаев стал национальным рекордсменом в области анекдотов? Парадоксальное смешение в его образе – ограниченности с широтой, невротизма с самообладанием, доверчивости и агрессивности, проницательности и некоторой зашоренности – дает возможность ошеломить слушателя переключениями в любой повествовательной стратегии: Чапаев неуловим и в то же время не сводим к какому-либо ярлыку-штампу, он – живчик-уникум и коллективное