толкается? – улыбнулся Кирилл и положил руку ей на живот. – Ого! Сильная девочка! И все-таки, как мы ее назовем?
– Только не Анжелой! И не Ритой! Самые вредные девчонки, – донесся из комнаты голос их десятилетнего сына.
Родители засмеялись.
– Ну, предложи какое-нибудь имя, – сказал ему отец.
Мальчик помолчал, а потом воскликнул:
– А давайте назовем ее Аленой, как тебя, мам. Ты ведь у нас самая лучшая!
Алена запротестовала.
– Нет, нет! Что это будет? Две Алены! Люди подумают, что мы совсем с ограниченной фантазией.
– А, что, неплохая идея… – задумался Кирилл. – Я обожаю твое имя. Молодец, сынок!
– Ну, что вы тут…
– Все, цыц! А-ле-нуш-ка… – обратился он к ребенку в животе, – ты у нас будешь Аленушкой, самой красивой в мире девочкой!..
Алена посмотрела в окно. Снег бился о стекло, без шансов проникнуть к ним в дом. Она тоже когда-то билась, билась безрезультатно о прозрачный, прочный лед нелюбви одноклассников, о немую стену родительской холодности и безразличия. Она до сих пор бьется об этот лед во снах, что переносят ее в школьные годы, раз за разом заставляя вспоминать, не давая забыть… В душе она так и осталась забитой и никому не нужной, ожидающей очередного пинка девочкой в заношенной одежде.
Алена подошла к окну и распахнула его. Вихрь снега ворвался в их дом и растаял на полу. Алена наклонилась и провела рукой по образовавшимся каплям. Вот и нет больше ничего. Ни снега, ни льда, лишь вода на ее теплых руках.
Без дома
Ее младший брат сидел на холодном полу общего коридора и всхлипывал. Он был в куцых штанишках и без носков. Ножки замерзшие. За дверью мачеха громким и заплетающимся голосом доказывала что-то своему младенцу. В основном она советовала ему замолчать, а иначе… Оля подхватила на руки братишку.
– Тишка! Давно ты здесь? Почему не в саду? – спросила Оля и вспомнила, что сама же его сегодня не отвела, потому что сильно опаздывала на уроки.
В ответ четырехлетний мальчик нахмурился и покрепче обнял ее за шею. Оля заметила, что правая щека брата полыхает красным. Девочка почувствовала, как от голода заурчал его животик. Сама она была тоже не особо сыта после школьной «хлебной» котлеты и прозрачного супа.
В их коммунальной комнате все стояло вверх дном. Младенец кричал, а мачеха, опухшая и полупьяная, рылась в ворохе тряпья и отбрасывала в отдельную кучу нужные ей вещи. Они снимали эту комнату третий месяц. Отец всегда был любителем выпить. Зарплату, которую он обычно тратил на водку, не выплачивали сто лет, поэтому отец бросил работу и ради выпивки начал выносить из квартиры все, что представляло хоть какую-то ценность. Кроватку Тиши он отдал за бутылку, и дети вынуждены были спать «валетом» на раскладном кресле Оли.
Но мало. Мало. Безумная инфляция 90-х все сильнее проявляла свой бешеный оскал. Организм требовал водки, и отец, который всю сознательную жизнь дочери пребывал на дне общества, вынужден был продать бабушкину квартиру. Сама бабушка годом ранее почила с