электрика, то тот, долго и внимательно всё осмотрев, опять переспросил Петра Петровича:
– «Так вы, что? Действительно всё сами сделали!».
А когда отец указал на сына, то электрик так и сел от удивления, особенно когда узнал возраст Платона.
Теперь их семье можно было использовать и электроплитку, и утюг, и рефлектор, и радиоприёмник, до этого напрямую подключённый к счётчику, и даже телевизор с холодильником, которых у них пока здесь не было.
А Платон был просто счастлив. Ведь это была его первая самостоятельная работа как взрослого мужчины, и он с нею вполне справился. И теперь можно было подключить к розетке старого друга отца – радиоприёмник «Москвич», который был им привезён на садовый участок ещё в прошлом году и использовался лишь иногда и не долго прямым подключением его провода к счётчику.
И теперь Платон позволил себе погулять и поиграть.
На улице садоводства он встретился с Женей Дубовиком и Андреем Юдушкиным, несколько лет назад предавшим его и сбежавшим с поля брани.
Тот теперь ходил с их бывшим обидчиком и новым патроном и при встрече с Платоном повёл себя неожиданно для того высокомерно, вызывающе заносчиво и даже задиристо. И в результате их короткой перепалки с взаимными оскорблениями, начатыми Андреем, дело дошло до схватки.
Однако Платон быстро положил толстоватого и конопатого Юдушкина на лопатки, прижав к земле и его обе раскинутые руки, приказав при этом:
– «Всё! Сдавайся!».
Но Андрей, видя молчаливую поддержку своего старшего товарища, в ответ лишь усмехнулся:
– «Чего-то вдруг?! С какой стати?!».
Тогда Платону пришлось сильно прижать Андрея своей богатырской грудью к земле, сбив ему дыхание, после чего тот как-то захрипел и проронил слезу. Пришлось Жене Дубовику разнять их и по-честному засчитать Платону безоговорочную победу над пустившим слезу соперником. Предатель был наказан.
А через несколько дней этот Андрей сам подошёл к Платону и извинился, предложив дружить. И не злопамятный Платон согласился. К тому же в их садоводстве ровесников больше не было.
В этот период, получивший свободу на свежем воздухе, Платон был просто окрылён. Он теперь вспоминал свою такую же свободную жизнь в деревне всего два года назад.
Ешё в раннем детстве Платону нравилось там бегать. Особенно как угорелый он носился на деревенской природе, представляя себя свободно скачущим конём, иногда даже изображая галоп, рысь или иноходь. Обычно он бегал по извилистой и с перепадами высот тропинке, проходившей в леске на косогоре за ручьём, где его никто не видел, и можно было одному порезвиться вдоволь. И теперь тоже, как и в раннем детстве, Платон любил бегать. Особенно ему нравилось бегать по тропинкам с перепадом высот, как бывало, бегал у бабушки в деревне по окрестным косогорам и кручам.
Тогда он с трудом, но упорно, взбирался по склону вверх, а потом стремглав устремлялся вниз, чуть успевая