на волосах кровь. Должно быть, пуля только скользнула по черепу. Сантиметра бы на два ниже – и…
Ладно, но что же случилось потом? Сейчас ясный день, он в диком лесу, и вокруг никого. По-видимому, его товарищам удалось покинуть побережье, и они вынесли его на плечах. А потом спрятали в этой чаще. Но почему они раздели его догола и бросили одного?
Он заставил себя подняться на ноги. Мышцы ломило, во рту было сухо и гадко. Подташнивало от голода. Голова разламывалась от боли. По бьющим сквозь кроны деревьев лучам он определил, что солнце уже в зените: утренний свет не имеет такого золотистого отблеска. Ого! Он провалялся без памяти часов двенадцать!
Рядом по пятнистому ковру из листьев и мха бежал ручей. Он наклонился и стал жадно пить. Потом умылся. Холодная вода несколько взбодрила его. Пытаясь понять, где же он находится, он внимательно осмотрелся по сторонам. Гриибский лес?
Нет, конечно нет! Здесь настоящая чаща: огромные буки и ясени, наросты лишайника на стволах, буйные заросли боярышника, черный бурелом… В Дании со Средневековья не было таких лесов.
Красной искрой взлетела на дерево белка. Пронеслась пара скворцов. Сквозь разрыв в листве он увидел ястреба, парящего в небе. Разве в его стране еще остались ястребы?
Он вдруг сообразил, что совершенно наг. Что делать? Предположим, его товарищи имели самые веские причины раздеть его и оставить здесь. Но тогда они не могли бросить его надолго… С другой стороны, не стряслось ли чего-нибудь с ними самими?
– Не дай бог, тебе придется провести здесь еще ночь в таком виде, друг мой, – сказал он сам себе. – И еще очень хотелось бы знать, куда тебя занесло.
До его слуха донесся непонятный звук. Он прислушался. Звук повторился, и Хольгер узнал в нем лошадиное ржание. Он воспрянул духом. Значит, где-то поблизости ферма. Он уверенно двинулся вперед, в ту сторону, откуда донеслось ржание, продрался сквозь заросли кустарника и остановился в изумлении.
Таких лошадей он никогда не видел. На поляне стоял жеребец громадного роста – настоящий першерон, но изящного и благородного сложения. Черный и блестящий, как дождливая ночь. Уздечка украшена серебром. Поводья с бахромою. Седло тонкой кожи, с высокой лукой. Белая шелковая попона с вытканными на ней черными орлами. Притороченный к седлу вьюк…
Хольгер протер глаза и подошел ближе.
– Все нормально, – произнес он, – кто-то питает слабость к костюмированным прогулкам верхом. Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Конь потянулся к нему, встряхнул длинной гривой и радостно заржал. Потом подвинулся к Хольгеру и фыркнул ему в щеку. Хольгер потрепал его по шее. Славный коняга. Что это у тебя на уздечке? На серебряной пластинке было выгравировано архаичным шрифтом: «Папиллон».
– Папиллон, – позвал Хольгер.
Конь снова заржал, откликаясь на свое имя, переступая с ноги на ногу, и ударил копытом.
– Значит, тебя зовут Папиллон? – Хольгер взлохматил коню гриву. – По-французски это бабочка. Удачная шутка – назвать