один рейс не освоят. А во второй, пожалуй, и не пойдут.
– А всё ж таки, ребятишки, – я их спросил, – кой чёрт вас в море понёс? Романтики захотелось?
Дима лишь усмехнулся краем губы. Алик же помялся, как девица.
– За этим ведь тоже ходят, правда?
– И находят, – говорю, – не только что ходят. Матюгов натолкают вам полную шапку, тут вы её и увидите.
– Ну, шеф, – сказал Дима, – это мы тоже умеем.
– Да, на первое время вам и это – утешение. А если по правде – так деньги поманили?
– Шеф, это тоже не лишнее.
– И вообще, интересно же, – Алик сказал, – как её ловят, эту самую селёдочку. Которая так хороша с уксусом и подсолнечным маслом.
И сам же смутился, когда сказал.
– Так. А на берегу – кем работали?
Алик опять помялся, посмотрел на Диму. Тот быстро сказал:
– Шофёрами. На грузовых. Если интересует, можем рассказать при случае. Поговорим, шеф, за карбюратор, за трамблёр.
– Что ты! Мне этого вовек не понять.
Мы потравливали трос из-под лебёдки, смазывали его тавотом от ржавчины. Алика я за ключом послал, – «крокодилом», потом дал его Диме – развинтить чеку.
– А работа как? – я спросил. – Нравилась?
– Не пыльная, – сказал Дима. – Временами наскучивало.
– А в смысле шишей?
– На беленькую хватало. По большим революционным праздникам.
– И по субботам?
– Почему же нет, шеф?
Я засмеялся.
– Нет, – говорю, – по субботам уже не хватало.
Тут и Дима смутился:
– Пардон, шеф. Не понял.
– Потому что шофёрами вы не работали.
– С чего ты взял?
– Ну, это просто. Ты гайку отвинчивал – сначала вправо подал, потом уже влево. Шофёр так не сделает.
– Ну, шеф, это ещё не улика.
– Ладно, – сказал я ему, – не закипайся. Не хочешь говорить – не надо, я у тебя не анкету спрашиваю. И что ты всё – «шеф» да «шеф»? Заладил тоже! Я те не таксишник.
Я ушёл к лебёдке, смотать трос. Они думали – я не слышу.
– Действительно, – Алик ему сказал, – зачем вилять?
– Ну скажи ему, скажи, бродяга. Чей ты родом, откуда ты.
А бог с ними, с дурнями, я подумал, на судне-то разве утаишься. Всё про тебя узнают, рано или поздно.
День на четвёртый, на пятый они помалу освоились, начали разбираться, что к чему. Ещё больше вид делали, что освоились, по глазам было видно – для них это тёмный лес: триста концов извиваются, не знаешь, за какой взяться. И вот слышу – Дима кричит Алику:
– Брось ты эту верёвку, мы одну и ту же койлаем. Вот эту бери, у меня под сапогом.
И берёт Алик эту самую «верёвку», мотает себе на локоть одной левой. А правая у него – в кармане. Я его отозвал и сказал по-тихому:
– Не дай тебе бог, салага, работать одной рукой. Что ты! Заплюют тебя, замордуют, живой не останешься.
– А кому какое дело, – спрашивает, – если я одной могу?
– Тем более и двумя сможешь. Надо, чтоб обе были заняты. И Димке