в знак протеста. Наконец я сказал:
– Что ж, Иоганн, я хочу спуститься этой дорогой. Я не заставляю тебя туда ехать, но, по крайней мере, объясни, почему ты отказываешься, – это все, что я желаю знать.
Мне показалось, что он свалился с козел: так быстро он спрыгнул на землю. Потом он умоляюще протянул руки и стал заклинать меня отказаться от своего намерения. В его речи к немецким словам было примешано достаточно английских, чтобы понять общий смысл. Он как будто старался донести до меня какую-то мысль, которой отчаянно страшился, и потому ни разу не выговорил ее до конца и только повторял, крестясь: «Walpurgis Nacht!»
Я пытался возражать, но трудно спорить с человеком, не зная его родного языка. Преимущество, несомненно, было у Иоганна, потому что, заговорив на английском, очень ломаном и примитивном, он от волнения тут же сбивался на свой родной язык. При этом он то и дело взглядывал на часы. Лошади вновь забеспокоились и принялись нюхать воздух. Иоганн сильно побледнел, испуганно оглядываясь, неожиданно прыгнул вперед, схватил лошадей под уздцы и отвел их в сторону футов на двадцать. Я пошел следом и спросил, зачем он это сделал. В ответ он осенил себя крестом, указал на место, которое мы покинули, потянул коляску в сторону поперечной дороги и произнес, сначала по-немецки, а потом по-английски:
– Здесь хоронили – кто себя убивал.
Я вспомнил старый обычай хоронить самоубийц на перекрестье дорог.
– А! Понял, это самоубийца. Любопытно.
Одного я, хоть убей, не мог понять: почему так испуганы лошади.
Во время разговора мы услышали звуки, напоминавшие то ли повизгивание, то ли лай. Они доносились издалека, но лошади очень встревожились, и Иоганну пришлось вновь и вновь их успокаивать. Он был бледен. Наконец он проговорил:
– Похоже на волка – но сейчас здесь нет волков.
– Что значит «сейчас»? – спросил я. – Ведь волки уже давно не встречаются так близко от города?
– Это когда весна и лето – давно, а когда снег – не так давно.
Пока Иоганн оглаживал лошадей, пытаясь их успокоить, по небу быстро понеслись темные облака. Солнце скрылось, и дохнуло холодом. Правда, это было всего лишь дуновение – не реальность, а скорее предупреждающий знак, потому что солнце тут же засияло снова. Иоганн из-под ладони оглядел горизонт и произнес:
– Снежная буря. Будет здесь очень скоро. – Он снова взглянул на часы и тут же, крепко удерживая поводья (ибо лошади по-прежнему беспрестанно били копытами и встряхивали головами), взобрался на козлы, словно настало время продолжить нашу поездку. Мне захотелось поупрямиться, и я не сразу сел в коляску.
– Скажи, – спросил я, – куда ведет эта дорога? – Я указал вниз.
Иоганн опять перекрестился, забормотал молитву и только после этого ответил:
– Там нечисто.
– Где?
– В деревне.
– Значит, там есть деревня?
– Нет-нет. Там никто не живет уже сотни лет.
Это лишь подстегнуло мое любопытство.
– Но ты сказал, что там деревня.
– Была.
– А