в курсантах будущих офицеров, а относились, как к скоту, быдлу. Да и сами курсанты, половина из потомственных военных, другая из интеллигентных семей, почему-то радостно опускались до самого низшего уровня. За доблесть почиталось напиться по-свински и облевать себя.
Дедовщины не было, но младшие командиры зверствовали по-черному. Особенно доставал старшина Загранкин. Он, наверное, думал, что с такой фамилией на флот ему прямая дорога. В училище попал прямо из Афгана, прослужив там полгода. Умственные способности оставляли желать лучшего, однако «боевое» прошлое сделало свое. Его приняли вне конкурса. У сокурсников оно поначалу невольно вызывало приступы восхищения.
Кроме военных заслуг Загранкин славился лосиным здоровьем и зычным голосом. На этом таланты кончались. Свое патологическое неумение складывать дроби он с лихвой компенсировал неисчерпаемым запасом армейской дури.
День начинался с того, что дежурный тихо будил командиров взводов за пятнадцать минут до подъема. Они одевались, заправляли кровати и выстраивались наблюдать за действиями своих подразделений. Затем диким голосом давалась команда «подъем».
Голос курсантам старшина ставил сам на занятиях по общевойсковой подготовке. Он прохаживался перед отделением из десяти человек, стоявших по стойке «смирно», и гундосил:
– Сегодня занятие по выработке командного голоса. Если вы сейчас попадете на флот с таким блеянием, то в первом же походе будете опущены. Матрос – как собака, чувствует по голосу, насколько уверен офицер. Чем достигается командный голос? Командный голос достигается тренировкой. Значит, будем тренировать команду «подъем». Этой командой заканчивается ночное бздение и начинаются тяготы и лишения очередного дня. Поэтому она должна навсегда запомниться самым страшным кошмаром. Курсант Поремский!
– Я.
– Команда!
– Подъем!
– Громче!
– Подъем!
– Громче!
– Это мой физический предел, – твердо ответил Поремский.
– Физического предела не бывает. Таким голосом будешь мамочке «спокойной ночи» желать. Голос должен напоминать вопль кота во время кастрации без обезболивания. Курсант Поребриков, курсант Тулянинов.
– Я.
– Я.
– Взять Поремского! – скомандовал старшина. – Уложить на пол!
После небольшой возни Володька оказался на линолеуме. Его держали двое. Загранкин медленно подошел, поставил сапог в промежность и резко надавил. В ужасе Володька заорал:
– А-а! бля…
– Не то, – подавляя зевок, произнес садист.
– Подъем! Суки…
– Видишь? Можешь, если захочешь. Следующий, курсант Мовчан…
Ночью Володя подошел к стенду с фотографиями отличников и командиров, достал ручку и, дорисовав снизу палочку, под портретом Загранкина исправил букву «г» на «с».
Наутро к стенду невозможно было пробиться. Толпа время от времени издавала громкие всплески смеха.