резко.
Господин Вагнер посадил девчонку в печь… Но что дальше? Он оставит ее там, пока демон сам не вырвется и не вылетит в трубу? А вдруг он о чем-то догадался и хочет спасти душу девочки?
Ее так захватили эти мысли, что она подскочила на кровати, когда в дверь постучали. В проеме показалась лохматая голова Хармана:
– Берта отправила меня проверить, как ты. Я принес воды. Не вставай!
Урсула вздохнула с облегчением. От воды она и правда не отказалась бы. Но подносить кружку ко рту, лежа на спине, оказалось сложной задачей. Харман протянул к ней руку, однако Урсула отодвинулась. Он закатил глаза:
– Ох, да брось, Зауэр, не пристаю я к тебе, больно надо! Давай помогу.
На удивление бережно Харман просунул руку между подушкой и ее затылком. Теперь голова Урсулы удобно лежала в его ладони, как расписное пасхальное яйцо в корзиночке. Она пила мелкими глотками, после каждого прислушиваясь к себе. Остановилась, не допив половины, потому что ощутила какое-то шевеление внутри.
– Думаешь, иголка правда выйдет? – спросила она у Хармана отчего-то шепотом.
Конюх беззаботно пожал плечами:
– Раз Ауэрхан сказал, что вреда не будет, значит, не будет. Ему в этом смысле можно доверять. – Он зачем-то поднял вверх указательный палец. – Но только в этом, Зауэр!
Она ждала объяснений, но их не последовало.
– Мне уйти? – с неожиданной вежливостью поинтересовался Харман.
В другой раз Урсула выставила бы его сама, но сейчас лежать тут одной было невыносимо.
– Останься. – Она попыталась, чтобы это прозвучало величественно, свысока, но вышло скорее жалобно. – Расскажи мне что-нибудь.
– Идет, – Харман охотно уселся на кровать рядом с ней, так что между ними оставалось всего ничего. Потом спохватился и, подорвавшись с места, открыл дверь, чем успокоил Урсулу. – Давай так: ты мне задашь вопрос, а я тебе. Что ты хочешь знать?
Урсула вздохнула и сделала вид, что задумалась, хотя уже знала, о чем будет спрашивать.
– Ты говорил, что вы с отцом бродяжничали, перед тем как набрели на усадьбу господина Вагнера. Почему?
Все веселье вмиг исчезло с лица Хармана. Его выражение сделалось хмурым и угрожающим.
– Я такого не говорил.
Урсула прикусила язык и почувствовала кровь: она и забыла, что до того, как скользнуть внутрь, игла успела несколько раз кольнуть ей нёбо.
– Должно быть, Ауэрхан сказал. Прости. Я совсем забыла.
– Ой, да брось! – И снова этот веселый блеск в глазах. – Ты всегда такая пугливая? Сказал и сказал, не страшно. Даже не соврал на этот раз. Когда-то мы путешествовали с бродячими артистами: я на руках ходил, отец давал кукольные представления, а матушка шила наряды для кукол. Сколько ее помню, всегда любила рукодельничать, вот как ты… Только сядет – уже иголка в руках. Только она ее не глотала.
– Не смешно!
– Не дуйся. Мужчины смурных не любят. Особенно такие, как господин Вагнер.
Урсуле не понравилось то,