он не сдержался, одел тельняшку, бескозырку с надписью "Черноморский флот"; вырезал квадрат в крыше своего старенького "Форда". Поставив по периметру 4 небольших газовых баллона, укрепив их, чтобы потом можно было поджечь и "подорвать себя" от безответной любви. В шесть утра, он подъехал к квартире своего соперника, предварительно прихватив свою старую " ижевку" и патронташ с патронами набитой утиной дробью, и начал обстрел окон своего соперника. При этом он во все горло пел песню про не сдающийся крейсер «Варяг». Естественно соседи вызвали спецназ и после того как закончились патроны, и желание взорвать себя газом вдруг "отпало"; ему вдруг стало грустно и печально. Его схватили, немного побили, греческие спецназовцы. Будучи в суде – объяснял судьям свои чувства. Судьи смеялись. Но, "греческий закон" суров и справедлив; дали ему всего 5 лет, что по греческим законам – это совсем маловато. Вот с этим человеком мне придётся общаться не один день. Самое интересное то, что в эту систему куда мне удосужилось вляпаться, этот человек как бы был из другого измерения. Из другой жизни; в которой его эмоции переполнились и вышли наружу, словно кипящее молоко, и они для него стали самыми главными; оставив позади серые будни, семью, любимую жену, работу, привычный образ жизни. Как-будто не существовало в его 65 лет других проблем. Смешно, так сказать. Но он был по своему счастлив, потому что – это было его сущностью. Он не мог жить по иному, его душа требовала, как ему казалось подвигов, приключений. Он не мог усидеть на одном месте, и поэтому он даже в греческой тюрьме развил бурную деятельность. Стал заниматься массажем и вправлять вывихнутые суставы. Один из клиентов его стал начальник тюрьмы. Сама тюрьма далеко была не похожа на подобное заведение в России, но всё-таки это была тюрьма, не очень хорошая школа жизни. В ней происходили драматические, а порой трагические сцены жизни, не совместимые ни с честью, ни с достоинством, связанным с контингентом. А контингент был ещё тот. Поэтому Лазарь Христофорович , да и я , мы были случайные путники в этом заведение – как мы считали. Но наверное это было судьбой от которой некуда было деться, и нам необходимо было испить чашу этого временного контента, этого отрезка жизни. Общались в тюрьме основном между собой по принципу, с кем можно посоветоваться, так это с одним умным человеком то есть с самим собой. По крайне мере, если что-нибудь не то скажешь, так этот человек тебя поймёт и простит. Поэтому молчание "золото", в этом заведении как нигде, воспринималось с большим пониманием. И ещё, греческий менталитет здесь был более приемлим, чем наш славянский. Во – первых здесь не было "смотрящих", а только отморозки и более или менее адекватные люди. Поэтому я общался с »адекватными». У меня было большое преимущество, что я плохо знал греческий, так как внутренние осведомители, практически были все греческие сидельцы и докладывали всё о том, что говорят, что думают, что планирует – тюремному начальству. Жизнь наверное все-таки куда не повернись – это театр, а мы в нем все артисты.
