отцу: все полицейские-ирландцы – его закадычные друзья и половина неирландцев тоже. Но это не значит, что у него не было долгов. Может, поэтому они так и не купили собственного дома. И может, именно поэтому он так упорно требовал, чтобы у Эйлин был собственный дом. Деньги на похороны родителей она взяла из своих сбережений.
Поминки шли почти сразу друг за другом. Эйлин боялась, что на отцовские уже не соберется столько народу, но все родственники, что прилетели из-за океана на поминки матери, явились и во второй раз. Да и без них народу у гроба собралось достаточно, даже стульев не всем хватило.
Эйлин смотрела на гроб, не понимая, как отец поместился в таком маленьком ящике. Вдруг подошел чернокожий незнакомец, примерно одних с ней лет. Он назвал себя: Натаниэл, сын Карла Вашингтона, давнего напарника отца. Натаниэл спросил, знает ли Эйлин, как получилось, что их отцы стали работать вместе. Удивительно – за эти два дня ей столько всего порассказали об отце, а оказывается, чего-то она еще не слышала.
– Мой папа был первым черным у «Шефера», – рассказывал Натаниэл. – Когда он впервые пришел на работу, все другие водители отказались с ним ездить. Поговаривали даже о забастовке. Папа думал, придется искать другую работу. Ваш отец появился позже других и с одного взгляда понял, что происходит. Он сказал папе: «Садись со мной, черномазый сукин сын». И все, залез в кабину.
Эйлин вся сжалась, хотя Натаниэл широко улыбался.
Она пробормотала:
– Отец мог иногда брякнуть…
– Моему и не такое слышать доводилось. А ваш отец после этого ни с кем больше не ездил, только с ним. Двадцать лет. У него раньше был маршрут по Бронксу – может, помните?
Эйлин кивнула.
– Он, как взял в напарники моего папу, попросил перевода на Верхний Ист-Сайд.
– Помню, как его перевели.
– Он сказал моему: «В Бронксе черных и так хватает. Пусть и в Ист-Сайде черная физиономия примелькается».
Эйлин прижала к глазам бумажный платок, а другой протянула Натаниэлу.
– Когда рос, я только и слышал: Большой Майк да Большой Майк. Это имя у нас в доме поминали чаще родни.
Натаниэл помахал рукой, подзывая жену с детьми, и всех их познакомил с Эйлин.
Эйлин страшно смутилась, услышав, что мистер Вашингтон уже несколько лет как умер. Сказала: «Жаль, что я не знала» – и смутилась еще больше, поняв по лицу Натаниэла: ему и в голову не приходило, что она могла бы прийти на похороны его отца.
В феврале восемьдесят второго стало известно, что к концу семестра декан местного колледжа Бронкса уйдет на пенсию. Эду предложили занять освободившуюся должность и даже намекнули, что, возможно, когда-нибудь он станет президентом колледжа. Эйлин чувствовала себя словно гроссмейстер, сумевший правильно рассчитать развитие игры на несколько ходов вперед. Правда, согласиться на должность декана значило бы попрощаться с преподаванием, но об отказе и речи быть не могло. Эд и сам поднимется по общественной лестнице, и жену с сыном приведет наверх.
Работая в больнице Святого Лаврентия, Эйлин видела, как живут люди, достигшие