сочного русского мата.
В школе меня считали хулиганистым, проблемным учеником. Я ненавидел несправедливость, не прощал подлость, бил без предупреждения, за что постоянно попадал в немилость к директору. Я никогда и никого не боялся. И с учителями не боялся спорить. Потому что учился я отлично. Неизменная тройка постоянно была на своём посту в моём дневнике только за поведение.
Русский язык начал я изучать в шестом классе. Читал я много. Очень много. От «Острова сокровищ» до «Алых парусов», от Пятницы Даниэля Дефо до Волка Ларсена Джека Лондона, от Пушкина и Лермонтова до Расула Гамзатова. Почти всю школьную программу по литературе по сей день помню, очень многое из поэтического наследия помню наизусть. В общем, русский язык изучил я по книгам, по бесконечному количеству книг, но… Вы мне здесь должны поверить на слово, я нигде, ни в одной книге не встречал, не читал матерных выражений. Надеюсь, моё объяснение послужит мне оправданием, почему я не умею и не могу похвастаться сочным, музыкальным использованием мата в своём лексиконе. К сожалению или к счастью – вопрос спорный.
По причине этого не врождённого – заработанного – порока я несколько раз попадал в весьма неприятные ситуации. Вот только некоторые из них.
Ситуация первая. Год 1968-й. Холодная, снежная зима в восставшей Чехословакии. Наш артполк размещён в тесных казармах, спим на трёхэтажных кроватях, горячей еды не хватает, пекут, варят в полевых кухнях, топимся дровами. Нас, вчерашних школьников, а сегодня «салаг», ещё не принявших присягу, запрягают на заготовку дров. На дальнем участке гарнизона пилим, колем дрова. Пять пацанов работаем, шестой, Володя Верёвкин, кажется из Киева, точно не помню, стоит, показывая перевязанный указательный палец на правой руке, не работает. Привезли в термосах обед. Верёвкин, первым схватив черпак, выбрал себе все «мослы», то бишь мясо. Мы возмутились, поцапались словесно и успокоились, утолив месть свою горячей, хоть и без мяса, пшённой кашей. На второй день всё повторилось. Возмутились все, я – больше всех. В ответ я услышал злое, сочное: «Пошёл ты на…» Тяжёлый, литой дюралевый черпак в моей правой руке, прочертив дугу вокруг плеча, с удовольствием почесал его череп через шапку-ушанку. Верёвкин рухнул на грешную землю. Отмщённая рана выпустила дурную кровь, и она радостно побежала ручьем на глаза, на лицо. Замполит дивизиона, капитан Луцкий, после опроса остальных, узнав правду от моих салаг, долгих два часа терзал меня вопросами – откуда я, из какой семьи, как учился, выяснил даже, какой группы кровь моя и какого качества мозги мои, и… взял к себе в штаб дивизиона в качестве вычислителя артподготовки дивизиона. «Не дерись больше, не подведи меня», – сказал тогда замполит. И я его не подвёл. После первых же учений меня наградили отпуском с поездкой на Родину.
Ситуация вторая. На тех же учениях я при штабе. Начальник штаба майор Алёшкин – фронтовик, грудь полна медалей, ждёт приказа в запас, посылает меня за Виктором Бидером. По-отечески, по-фронтовому: «Сынок, сходи-ка ты, пригласи ко мне Бидера». Виктор