И хоть приехавший был с ног до головы закутан в широкий кожаный плащ, все же и с коня соскочил не так, и росточком был пониже, и двигался иначе, чем быстрый порывистый варяг Свенельд. Малфутке стало даже неинтересно. Опять небось вестовой из Киева прибыл. Странно только, что Липиха так суетится, вон бегает под проливным дождем, верещит громко, в дом приглашает.
Но вскоре Малфутка поняла, что гость направился по крытым переходам к ее хоромине. Скинув котеночка с рук, она огладила светлое с золотым парчовым оплечьем платье, колты[32] оправила вдоль лица, разгладила складки ниспадавшей из-под опушенной куницей шапочки вуали. Пока Свенельд о разрыве ей ничего не говорил, она все еще его боярыня, вот и должна встретить прибывшего, как полагается жене богатого воеводы-боярина да еще и посадника целого племени.
Голоса уже раздавались совсем близко, в покой вбежали ее прислужницы-старушки, зажгли спешно свечи, оправили покрывала на скамьях. Горбунья Годоня еще разравнивала тканый коврик у порога, когда в проеме возникла Липиха, грубо оттолкнула. А сама склонилась почтительно, пропуская прибывшего.
Малфутка сперва только и видела, что кожаный плащ, с которого потоками стекала вода, большой капюшон был надвинут, затеняя лицо, так что видны были только губы. Яркие губы, красивые, похожие на спелую сочную вишню. Под губами видна мягкая ямочка, а сам подбородок округлый, белый, никогда не знавший бритвы. Итак, ночной гость – женщина.
И тут прибывшая резко откинула большой капюшон. Голова ее была непокрыта, зачесанные назад русые волосы чуть растрепались на висках, чело обвивает тонкий золотой обруч, и в тон ему мерцают округлые сережки в ушах. А лицо… Сильное лицо, волевое, строгое. Красивое. И глаза такие пристальные, светло-серые. Казались бы ясными, если бы не горели таким огнем внутреннего чувства.
Малфутка и раньше видела в Киеве княгиню Ольгу, считала ее видной и привлекательной, оттого так болезненно переносила все те слухи, что ее Свенельд неравнодушен к княгине. Да и сам он не сильно таился от жены, голос его всегда теплел, когда о княгине заговаривал. Пожалуй, с их первых встреч Малфутка об этом знала, волновалась всегда, когда Свенельд оставался в Киеве. Одно успокаивало: Ольга была всегда на виду, она мужняя жена, самого Игоря суложь… Была. Теперь же горькая вдовица. И вот она прибыла к Малфутке. Ночью. И смотрит так…
Малфутка невольно ощутила раздражение. И даже не поклонившись княгине-сопернице, сказала спокойно:
– Здрава будь, княгиня, Ольга пресветлая.
От звука ее голоса застывшая на пороге Ольга будто очнулась. Резко оглянулась на столпившихся сзади челядинцев, на угодливо улыбающуюся Липиху.
– А ну вон пошли все. Чтоб духу вашего тут не было!
Захлопнула дверь, и еще не стих топот челяди по ступеням, как она кинулась через горницу к Малфутке, упала на колени у ее ног, схватила за руки.
– Помоги!..