приближается голый пузатый мужик с всклокоченной бородой с почти стоявшими дыбом волосами. Он летел на такой же толстой и широкомордой, как и сам, свинье, держался за ее уши.
– Ха, ха, кум мельник! – окликнула его Годоня. – Жив еще, ведьмак!
– А что мне сделается! – весело отозвался тот. – Людям-то надобно муку молоть, вот и склоняются передо мной, хоть и за обереги свои хватаются.
Теперь он совсем поравнялся с ведьмами на козле, было видно, как заполыхали желтым светом его глазки, когда он стал разглядывать спутницу Годони.
– А это кто же с тобой?
– Я Малфрида! – гордо воскликнула та.
– Да неужто сама Малфрида! – Ведьмак даже спотыкнулся на лету. – Неужто та самая?
– Я ведь знала, что она особенная! – визжала Годоня.
Ведьмак захохотал и стал описывать вокруг них круги, то подныривал снизу, то залетал сбоку, почти терся о бедро Малфриды толстым боком, подмигивал. Она отталкивала его и смеялась.
– Да угомонись ты! Над Киевом никак пролетаем, – сказала Годоня, которую стала раздражать навязчивость мельника на свинье.
Башни и городни[44] градских строений темными громадами высились на кручах, стали видны корабли у киевских склонов, там, куда подняло их половодье разлившегося Днепра. Река широко светлела во мраке, расходилась вольно, куда ни кинь взор. Кое-где над ее поверхностью темно курчавились верхушки деревьев на залитых паводком островах. Другой берег Днепра темнел где-то вдали за разливом, уходя далеко в непроглядную темень. А прямо под ними выступали бревенчатые вышки скученных теремов на горе, показалось и светлое каменное строение под шатровой кровлей. Годоня кивнула в его сторону.
– Вон каменный терем Ольги, полюбовницы Свенельда твоего.
Малфрида вдруг ощутила укол в душе. Казалось бы, волшебная ночь не оставила места для прежних переживаний и огорчений… а выходит, оставила… И Малфрида вытянула руку к терему, будто хотела бросить что-то в него, направить заклятие, разнести, чтобы камня на камне не осталось, чтобы сгинула под руинами красавица княгиня. Однако ничего не вышло. Они полетели дальше, каменный терем Ольги исчезал позади, только кое-где светлели внизу огни на капищах града, там, где денно и нощно служители-волхвы жгли свои неугасимые священные костры.
Годоня сердито плевалась всякий раз, как они облетали капища. Сказала:
– Хорошо еще, что Днепр залил низины Подола. Там христиане свою церковь возвели, но вольный Днепр поглотил ее. Останься она, мы не могли бы так близко подлететь.
– Христиане? – повторила Малфрида и зарычала зверем: в ней пробудилась присущая всем древлянам ненависть к этим погубителям чародейства.
Они поднимались все выше, с лету ворвались в тучи, и вот облака уже простирались под ними, волнистые и бесконечные в переливах сиявшего в вышине ясного света луны. Снизу она не была