живу лишь воспоминаниями о своем милом Мартине. Как же жалко, что он погиб практически во цвете своих сил! Ни один мужчина не сравнится с ним! – Горько усмехнулась. В последнем точно не врала. Сравниться с почившим Гю-Элем было сложно, взять хотя бы его маниакальную привычку мыть руки и по восемнадцать раз в день чистить зубы. – Мне очень неловко расстраивать вас отказом, господин Лацосте, но, видимо, вы что-то не так поняли. Я совершенно не настроена на романтические отношения. Посудите сами…
Вспомнить многочисленные бытовые моменты из прошлого было несложно. «Селеста, неужели ты собираешься под камеры прессы в брюках?!», «Демонстрировать свои эмоции так ярко просто неприлично», «Ты не можешь сесть за управление флаером. Что подумают окружающие? Что у меня нет денег даже на водителя?!»…
Я сдернула эфемерную материю ледяного кокона отчужденности, в который всегда старательно заворачивалась на людях. Жалость к себе затопила сознание, и я отпустила поводок эмоций, давая им свободно растечься во внешний мир. Чем сильнее эмоции, тем четче ритмы головного мозга.
Это было вопиюще возмутительно и оскорбительно по отношению к многочисленным цваргам, «уровень деревенщины», как сказал бы Мартин, но мне уже было плевать. Я транслировала на эмоциональном уровне бесконечную тоску и горесть. Чувство утраты. Только тосковала я не по мужу, а по той беззаботной и веселой жизни, которая у меня была до замужества, когда я никому и ничего не была должна. Когда я не обращала внимания на демографический перекос и не знала, что, оказывается, у цваргинь есть «долг перед расой». Разумеется, этих деталей гости мероприятия не могли знать, но они уловили общий фон бета-колебаний, частоту и амплитуду волн, каждую из которых цварг мог трактовать для себя в зависимости от развитости его собственных рогов. Я вложила в эти волны всю беспросветную грусть, на которую была способна, и почти все присутствующие почувствовали.
В зале послышались шепотки, с каждой секундой становившиеся все громче и громче. У стоящего передо мной на одном колене Юдеса опасно покраснели белки глаз и затрепетали ноздри. Да уж… кажется, я немного перестаралась. Сглотнув сухим горлом, я развернулась и бросилась прочь из зала.
– Селеста! – в сердцах крикнул оскорбленный Лацосте, но я бежала не оглядываясь.
Коридор, ступени, выход… Где-то на периферии взгляд выцепил пораженного до глубины души бледного Кристофа. Он шагнул в мою сторону, собираясь что-то сказать, но я уже нашаривала в вечерней сумочке-конверте ключи от флаера.
Гоночный кар приветливо моргнул диодами по периметру и поднял дверь-крыло. Опасаясь погони, я нырнула, мгновенно завела двигатель и рванула штурвал, поднимая флаер в воздух. Уже отлетая со стоянки Центрального Муниципального Дворца, в боковом окне я заметила крупные блеснувшие черные рога, подозрительно похожие на рога Юдеса. «Не догонишь», – бросила про себя и утопила педаль газа в пол.
В голове все еще пульсировала