кабинку.
– Почему здесь так грязно? И нет дверей.
– Все санитарки разбежались. Платят мало. Должна быть одна, Алкой зовут, но не вышла она, запила, поди, – пояснила она. – А нам не по рангу сортиры намывать! А дверей нет, потому что нет. И вообще, поменьше вопросов задавай.
– Может, вы выйдете и в коридоре меня подождете? – предложила я.
С детства не могла справлять нужду при посторонних.
– Не положено, палата номер шесть под наблюдением, у нас правила!
Мне, честно говоря, было уже плевать, да и организму, пожалуй, тоже. Правила так правила. Пожалуй, так меня ещё никто не унижал.
В туалете над умывальниками висело треснувшее зеркало. Я, наплевав на приметы, все же посмотрелась. Уж лучше бы я этого не делала: мои блестящие черные волосы сейчас свисали длинными верёвками, под глазами темнели круги. Бледная и изможденная, я словно постарела лет на пять. Я брезгливо, кончиками пальцев выкрутила вентиль на умывальнике и сполоснула руки холодной водой.
– Налюбовалась? А теперь пошли, – скомандовала Фрекен Бок, когда я закончила свои дела.
Я медленно брела вдоль стены по узкому коридору, чуть впереди шла, словно конвоир, Фрекен Бок и с явным удовольствием рассказывала сплетни про пациентов и медсестёр. В коридоре никого не было, стояла тишина, но изредка её прерывали крики и стоны.
Увидев мой испуганный взгляд, медсестра засмеялась:
– Ты тоже вчера орала. Привыкай, чай не барышня, – и, отсмеявшись над собственной шуткой, продолжила. – В другие палаты переводят пациентов, которым стало лучше. Думаю, завтра тебя осмотрит врач и положит на свободное местечко. Ты ж не совсем ку-ку. Вроде оклемалась уже немного.
– А здесь у нас столовка. Завтрак в девять, обед в два, ужин в восемнадцать ноль-ноль, и не опаздывать. Лежачим еду подаём в палаты. Жрачка так себе, но со временем привыкнешь.
Возле столовой пахло борщом.
– Как «со временем»?! Скажите, меня надолго сюда положат? Я же не сумасшедшая! – разволновалась я.
– Деточка, у тебя попытка суицида! Ты здесь будешь как минимум пару недель.
Фрекен Бок смотрела на меня с брезгливым недоумением, от которого я почувствовала себя редкостной идиоткой. Внутри начало закипать раздражение. Я, запинаясь, зачастила:
– Но я никогда не думала о таком… И наркотики не принимала, я не знаю, что со мной случилось и почему я решилась на такой поступок. Я… я ничего не помню…
– Дорогуша! Как бы там ни было, мое дело маленькое, а врачи уже решат, сумасшедшая ты или нет. Просто так сюда не попадают!
Я пожала плечами. Пролежать здесь длительное время – перспектива так себе. И что же подумают коллеги и подчиненные? Вдруг узнают, в какое место я угодила?!
Я остановилась у двери своей палаты. Перед входом на табуретке, как цербер, восседала Шапокляк.
– Давай, заходи быстрей! – рявкнула она так, что я вздрогнула.
– Слушай, не пугай её так. Она такая худая и длинная, ещё сломается! – рассмеялась толстуха,