кучерявый брюнет с наглой ухмылкой. Похотливо стрельнув в меня глазами, он подмигнул:
– Никак перепихнуться решил по-быстрому? Не советую, друг. С такой шлюхи дурную болезнь подхватишь – замаешься лечить.
Здоровяк с бычьей шеей и маленькими свинячьими глазками грязно заржал и подхватил:
– Истину глаголешь, Кристиан! Страшна, как смертный грех, а туда же – под ноги господам кидается! С перепоя, небось, шаталась, вот и не поглядела, куда прет. Лучше б она там и сдохла, скольких бы мужиков от срамной хвори уберегла!
Тупоголовые мерзавцы заухмылялись, сально меня разглядывая. Всем своим видом давая понять, что такая оборванка сгодится лишь для утех. От унижения потемнело перед глазами.
– Ах вы… – задохнулась я в бессильной ярости. – Да вы чуть малыша не растоптали! А меня же и виноватой выставляете! Ни стыда у вас, ни совести!
Тонкие пальцы Николаса стремительно стиснули мой подбородок, вздергивая голову. Пригвоздив меня немигающим ледяным взором, он процедил:
– Радуйся, что цела осталась, попрошайка. В следующий раз вздумаешь в героиню поиграть – костей не соберешь. Руки пачкать о такую дрянь я не побрезгую.
С этими словами он грубо оттолкнул меня, так что я растянулась в грязи. А потом вскочил в седло и ускакал прочь, взметнув копытами фонтан грязи. Его свора с гоготом и улюлюканьем умчалась следом.
Толпа стала медленно расходиться, напоследок одарив презрительными смешками. Я сидела на земле, глядя вслед кавалькаде. На миг мне почудилось, что Николас обернулся, и в его глазах мелькнуло что-то странное, почти виноватое. Но видимо, просто примерещилось, слишком уж быстро пронесся мимо.
Подхватив корзинку, я торопливо зашагала в сторону возвышающейся на холме Академии Хаоса.
Ноги тряслись, дыхание срывалось, а на глаза то и дело наворачивались слезы. Как же так? Почему даже пытаясь совершить добрый поступок, я все равно оказываюсь виноватой? Неужели мне никогда не заслужить ничего, кроме оскорблений и побоев?
Спрятавшись за углом какого-то дома, я наконец дала волю рыданиям. Слезы катились по щекам, смешиваясь с грязью и кровью из разбитой губы. Давили обида, стыд и бессильная ярость. В груди нестерпимо жгло от чувства вопиющей несправедливости. Ведь я всего лишь хотела спасти ребенка! А получила в ответ пинки и плевки.
Трясущимися пальцами нащупав припрятанный на груди кулон, я сжала его так, что побелели костяшки. Мама, папа, почему вы покинули меня? За что мне эта мука? В чем я провинилась перед богами?
Крохотный медальон, последнее напоминание о семье, слабо нагрелся в ладони, даря призрачное утешение.
Глава 4
Величественные врата Академии Хаоса возвышались передо мной, грозные и неприступные, словно скала. Высокие створки из черного дерева, окованные стальными узорами, пугали и манили одновременно. За ними скрывался совершенно иной мир – мир магии, знаний и могущества. Мир, куда мне, жалкой замарашке из трущоб, вход был заказан.
Сердце