Хирурги человеческих душ. Книга вторая. Моё время. Часть первая. Вторая оттепель
генитальных органов?
– А…А какую музыку? – прошептала женщина.
– Любую! – отрезал осуждённый.
Кобза снова поспешила в гостиную. Там она включила проигрыватель и поставила пластинку с записью песни «Я люблю тебя, жизнь!» в исполнении Владимира Трошина.
– Бля! Что за…фигню ты запустила? – капризно бросил ей Жерздев из кухни.
– А чё надо-то? – с готовностью подалась ему навстречу Альфия.
– Чё надо-то, – передразнил её Жерздев. – Дерёвня!
Громила нервно поднялся из-за стола, прошёл в гостиную и сам принялся выбирать из стопки пластинок нечто подходящее. То, что ему не подходило, он давил ногами. Но разве пуританский и аскетичный советский эстрадный репертуар мог усладить его извращённый вкус? Наконец он удовлетворился тем, что подобрал виниловый диск с песней «Наш сосед» и настроил звук на полную мощность. «Как теперь не веселиться, не грустить от разных бед, в нашем доме поселился замечательный сосед…», – раздался из динамика бодрый голос певицы.
– Ну, засекут же нас, век воли не видать! – простонал Сидорчук, бросая взгляд на настенные часы с ходиками, когда главарь вместе с Альфиёй возвращался на кухню. – Девятый уже. Хватятся нас. Запалимся же…
В ответ Каратист походя заехал ему кулачищем в ухо, чтоб неповадно «возникать» было. От удара Сидорчук с табуретки улетел к входу в спальню. Урезонив таким образом «тихую оппозицию», Жерздев подвёл телефонистку к обеденному столу и приказал:
– Лезь на стол.
– За-зачем? – для проформы спросила та, внутренне готовая и не к такому обороту.
– Канкан танцевать будешь.
– Я…Я не знаю, что это такое, – залилась краской стыда Кобза уже не от того, что её унижают, а от того, что она вправду не знала, что такое «канкан».
– Вантуз, покажь ей, – повелительно дёрнул шеей дебошир.
Мелюзик без промедления соскочил с табуретки и, пыхтя от усердия, козлом обскакал стол, высоко задирая ноги под припев певицы: «Пап-пап, паба-дап-дап, пап-пап…»
– Лезь, – кратко повелел главарь женщине.
Поскольку та малость замешкалась, осатаневший колонист «с мясом» выдрал из своей спецовки нацепленную награду, отшвырнув лоскут с орденом прочь. Он одним маховым движением руки смёл со стола всю посуду, и прошипел: «Лезь, сука подзаборная! Лезь, подстилка коммунизма! Или я твоего ублюдка тухлой веной на перо17 посажу!». И остервенело всадил в центр столешницы нож для резки хлеба.
Альфия послушно забралась на стол и, стыдливо придерживая короткий подол халатика, принялась неуклюже махать ногами. Каратист, усевшись на табуретку, снизу плотоядно смотрел на полные икры и бёдра бедной горе-танцовщицы. «Сеанс, Вантуз! Смотри, какой сеанс!» – периодически по-звериному ревел он.
Едва песня отзвучала первый раз, как Мелюзик по сигналу Жерздева включил её вторично. Главарь сорвал с окаменевшей от кошмара женщины халат, плавки и лифчик, располосовав их прямо на ней ножом, и заставил изображать канкан в голом виде. Теперь на уже мало что