а Зубатов – орден св. Владимира.
На Кавказе она дистанцируется от местных оппозиционно настроенных кружков, не поддерживает старых знакомств и не заводит новых. Успевает выйти замуж и родить ребенка. Ее муж, студент Жученко, учится в Дерпте. В своей заметке Бурцев пишет, что Зинаида называла его «самым лучшем человеком, которого она встречала в жизни», но, понимала, что, если бы он узнал, чем она занимается, то «убил бы ее»[35].
В начале 1900-х, Зинаида сбегает от мужа в Европу, начинает распространять слухи о том, что он, якобы, избивал ее (надо же было объяснить неожиданный разрыв с ним). Видимо, это был период какой-то усталости от людей. Она решает отойти на некоторое время и от работы, отдаться воспитанию сына. С этой целью Жученко-Гернгросс осела в Гейдельберге. Но отдыхать ей пришлось недолго. В 1903 г. эсеры осуществили очередной теракт – убит уфимский губернатор Н.М. Богданович. Боевая организация все выше поднимает голову. В Департаменте вспоминают о Зиночке. В 1904 г. она уже налаживает связи с эсерами в Гейдельберге. От своего бывшего патрона Зубатова, на тот момент опального, она получает напутственное письмо со свойственными автору ехидными оборотами: «Сердечно радуюсь, мой дивный друг, что в вашей купели замутилась вода… Во-первых, расправите косточки и выйдете из нирваны, а свежий воздух и движение – вещь очень хорошая; а во-вторых – дело будете иметь с человеком, которого я очень ценил и уважал. Г[36]. – большой деляга: скромен, осторожен, выдержан; словом – с ним не страшно. Дай бог вам «совет да любовь»[37].
В 1905 году Гернгросс приезжает в Россию с заданием. Она становится, ни много ни мало, секретарем боевой организации областного комитета и принимает активное участие в событиях первой революции. В круг ее обязанностей входили: вербовка дружинников, снабжение оружием, распространение литературы и др. Зинаида пользовалась всеобщим доверием. Товарищей подкупали ее ответственность, готовность взяться за любую работу, при этом скромность и абсолютное (видимое) отсутствие тщеславия. Гернгросс отличало умение входить в доверие, не проявляя излишнего любопытства. В 1908 г. на съезд эсеров в Лондоне ее пригласили лично, по телеграфу, как представителя от Москвы. Информация о том, что обсуждалось на съезде, поступала в Департамент полиции от Евно Азефа и Гернгросс. Как-то она сказала: «Я избалована беспредельным уважением к себе»[38].
Было ли в этой женщине место человеческим чувствам? Известно, что она очень любила своего сына и переживала за его судьбу. Но испытывала ли она нечто похожее на любовь к кому-либо еще?
Здесь, наверное, стоит сказать о главе московской организации – неудавшемся террористе М. Сладкопевцеве по кличке «Казбек». Натура поэтическая, отчасти декадентская, нервная. «Таких людей, далеких от миросозерцания представителей 70-х и начала 80-х годов, к тому времени появилось не мало, и Казбек несомненно был из их числа. В этом отношении он, быть может, даже переходил известные границы;