сообщение, чтобы не ждали их, так как они вернутся поздно. Тана, разумеется, не зову. Решаю, что он сам спустится. Должен же он проголодаться с обеда?
Тем не менее даже после того, как стрелка часов переваливает десять, из его комнаты по-прежнему не доносится ни звука. Ловлю себя на том, что даже дышать перестаю и прислушиваюсь. Тишина.
Тан точно не оценит, но я все же встаю с кровати и следую на кухню. Разогреваю приготовленные умелыми руками прислуги блины с мясом, делаю чашку чая и поднимаюсь на второй этаж. У двери, которую не так давно нагло захлопнули перед моим носом, останавливаюсь. Убеждаю себя, что ничего хуже уже случившегося не произойдет. В худшем случае Тан пошлет меня еще раз. Разорвет всякую возможность наладить наши отношения и выбьет из меня жалость, что прямо сейчас толкает на отчаянный поступок.
Я стучусь в его дверь.
Снова.
На этот раз в своей одежде. Его толстовка осталась в моей комнате, но я обязательно скажу ему, что…
Щелчок замка в повисшей тишине дома звучит, как взведенный курок у виска. Я вздрагиваю, но пути назад нет. Как только дверь открывается, решительно шагаю внутрь. Не собираюсь ждать, пока он выставит меня и снова не позволит вставить ни слова.
– Аккуратно, горячий чай. Кипяток, – говорю как можно громче.
Тан отступает. Отходит от двери, так что я могу беспрепятственно пройти внутрь комнаты. То, что он не ловит меня и не выставляет обратно в коридор – хороший знак.
– Я подумала, что ты тут голодный, – продолжаю тараторить в надежде заговорить его. – На добро отвечать добром, так ведь? – зачем-то спрашиваю и тут же добавляю: – Ты не подумай, я не навязываться, я просто принесла тебе поесть. Блинчики очень вкусные, и чай только сделала. Без сахара. Сахар вот, рядышком, на блюдечке, я просто не знала, как ты любишь.
Он молчит. Почему-то даже не двигается. В полумраке комнаты я едва могу различить выражение его лица, но вот шумное прерывистое дыхание режет слух.
– С тобой… все в порядке?
Из-за резко дрогнувших рук чашка немного съезжает с блюдца, разнося по комнате неприятное бряканье.
– Тан…
Я начинаю суетиться. Не знаю, куда деть этот дурацкий чай с блинами, и не нахожу ничего лучше, как поставить все на стол.
– Ты плохо себя чувствуешь? Может…
Дальнейшие слова комом тормозят где-то в горле. Я не могу ни вдохнуть, ни что-либо сказать, потому что Тан резко разворачивает меня лицом к себе. Его пальцы неприятно впиваются в кожу плеч, и я дергаю ими, пытаясь получить освобождение.
– Серьезно? – спрашивает, сжимая еще сильнее, а затем встряхивает. – Ты, блядь, притащила горячий чай?
Я не успеваю ничего ответить, как он хватает чашку. Не за ручку, а прямо так обхватывает ее рукой и делает резкий глоток. Его начинает трясти крупной дрожью – и меня рядом за компанию. Мурашки расползаются по всему телу, когда свет луны падает на его лицо, и я могу прочитать весь спектр эмоций – гнев, ужас, презрение, беспомощность, отчаяние. Эмоции сменяют одна другую, пока