всё же лучше бы они у себя дома сидели, – решительно вставила Оля. – Потому что когда он тут один, то это приятный экзотичный гость. А когда их тут тысячи, то это уже, простите, нашествие.
– А почему всё-таки люди злые? – задумчиво повторил Андрей.
– Потому что любви мало, – вдруг выдала Настя, сидевшая до того необычайно тихо, прислушиваясь к разговору взрослых.
– Устами младенца глаголет истина, – улыбнулся Андрей, и все рассмеялись. Но Оля тут же сдвинула брови и обратила на Настю строгий взгляд:
– А тебя что, родители разве не любят?
– Ну меня, допустим, любят, – согласилась Настя, облизывая пальцы, измазанные в шоколаде. – А многих в классе – нет. Только вид делают.
– Правда, мало любви, – согласилась Антонина с племянницей. – Многие сегодня готовы до крови драться «за правду», а вот чтоб самим подобрее быть…
– Прежде как-то и на работе веселее было, – припомнил мечтательно Андрей. – Шутили, спорили, философствовали… А теперь всё – окрики, команды. В начальстве редко профессионала встретишь. А ведь это тоже – в копилку зла…
Ночью Антонина плохо спала. То и дело виделась ей наплывающая на неё красная физиономия с мутными глазами и слышались злобные выкрики. Утром – рано ещё было – Антонина вышла на кухню и увидела там Настю, стоящую у окна. Услышав шаги, Настя обернулась и подняла на неё глаза, полные слёз.
– Настюша, что случилось? – испугалась Антонина.
– Чуркину клетку ночью раздолбали, – ответила Настя дрожащим голосом, и рот её скривился.
Антонина подошла к окну. Каркас металлической сетки был опрокинут, рядом виднелись остатки разбитых дынь. Неподалеку валялась табуретка. Хозяина не было видно.
Антонина прижала к себе племянницу и замерла, потрясённая увиденным.
Поезд шёл медленно, неторопливо, отстукивая колёсами унылый дорожный мотив. Антонина сидела в купе у окна, вздыхала и думала: «Куда подевалась страна её молодости, её город, люди? Почему раньше все жили мирно и дружно, почему сейчас этого нет?» Она вовсе не идеализировала советское прошлое, она его даже во многом не одобряла, но было там что-то важное, что утратилось, выплеснулось вместе с водой перестроечных реформ. Но что же это было такое важное, что делало людей людьми? А потом ей вспомнились слова Насти, и она поняла: при той простой бесхитростной жизни в людях жила любовь! «Совсем не трудно снова начать жить по-божески, – думала она. – Надо только захотеть, всем захотеть – и нашим правителям, и нам самим… Главное – самим».
А за окном всё тянулись бескрайние просторы – пустоши, овраги, перелески, подёрнутые серым осенним туманом. Из него временами выплывали тихие деревушки со старыми избами, покосившимися заборами. А рядом всё бежали куда-то и не кончались разбитые пыльные дороги.
«Воскресение твое, христе спасе…»
Пасхальная ночь. Необычная свежесть разлита в воздухе, в тёмном небе плывут лёгкие облака. Накануне, в Страстную пятницу, весь день лил дождь, словно природа