ни странно, в подобных краях, на лоне природы, обостряется чувственная натура человека. Остаются только непосредственные впечатления, а слова и прочая шелуха мигом отпадает. Кроме парочки самых общих, «холод» и «боль», да и они превращаются в незамутненное ощущение, в очевидную истину. В подобных местах бывает что угодно. Когда утрачиваешь речь, грань между фантазмами и реальностью тоже исчезает. Это страна-мираж. Тебе кажется, что Афганистан – это просто очередной военный театр, но там само мироздание не такое, как у нас. Ты, наверное, веришь в существование государственных границ?
– А их нет?
Признаться, мне даже в голову не приходило, что это может стать предметом обсуждения.
– Точно не в том смысле, как полагают Британская и Российская империи. Глупо прозвучит, но в тех краях до сих пор нет даже военных карт. Можно сколько угодно бодаться за бумажки и линии, но в таких местах становится очевидно, что это всё фикция.
– Но там же живут люди. А раз живут, то разве границы для них мираж?
– Эк вы логично рассуждаете! – хохотнул Барнаби. – Ясное дело, что там живут люди. Это с древних времен важный перевалочный пункт между Востоком и Западом. Империи появлялись и распадались. Среднюю Азию, знаешь ли, называют «кладбищем империй». Но мы с тобой тоже не жить туда едем. Люди проходят, а это место – как коридор. Пока ты там, оно реально. Но стоит уехать – и ты больше не осмыслишь и даже не вспомнишь, что только что был высоко в горах. Понимаешь, эта страна существует не в голове. А только в рассказах, которые люди передают друг другу. Правда, кабинетные крысы вроде М никогда этого не поймут.
Я решил, что пора выбираться из этих философских дебрей:
– Но раз так…
– Раз так – смотри-ка!
И Барнаби из своего гамака весело покачал в воздухе невесть откуда взявшейся бутылкой эля.
Моя миссия началась с разговора, который Барнаби случайно подслушал в Хиве.
Мол, один из отрядов российского военного совета покинул Кабул и выдвинулся в сторону Памира.
Это явно было какое-то стратегическое подразделение, но вот чего британское командование никак не ожидало, так это что кто-то перепутает, в какой стороне фронт. С кем русские собрались воевать в зимнем Памире? С китайцами, что ли? Когда Барнаби спросил об этом, ответ его несказанно удивил:
– С русскими.
– С товарищами, что ли, поссорились? – простодушно спросил Барнаби, а у его собеседника на это уже было готово остроумное замечание:
– Ну, если вы там, на западе, мертвецов за товарищей почитаете…
– И правда. Зависит от того, чьи мертвецы!
– А как это – чьи? Все они в руках Аллаха. Потомков адитов лучше всего не трогать.
– Разумно! – восхитился путешественник, поспрашивал еще про этот случай, счел, что он достаточно серьезный, и отправил рапорт в Уолсингем. В «Поездке в Хиву» этот эпизод, разумеется, не освещается. Тут-то Уолсингем и схватил Барнаби за шкирку и забросил в самую гущу событий. Казалось бы,