из сумки мою новую книжку! Ту самую, со свеженьким автографом на первой странице.
– Вот, видите? – Ирка продемонстрировала бабушке сначала обложку, потом последнюю страницу с фото. Еще и подняла руку повыше, установив томик в воздухе рядом с моим лицом. – Писатель Логунова – известный автор детективов…
– Меня Еленой зовут, – вставила я.
– А меня Верой Игнатьевной, – машинально отозвалась старушка.
– А я Ирина, не писатель, но поэтесса, очень приятно! – обрадовалась подруга и протянула мою книжку новой знакомой. – Это вам в подарок, на память о нашей встрече.
– Подарок – это хорошо, – бабуля приняла презент, покачала головой вверх-вниз, переводя внимательный взгляд с моего лица на портрет на обложке, – а только все равно непонятно, зачем вы к Графычу покойному полезли?
– Ну как же? – Ирка всплеснула руками. – Лена в поисках нового сюжета! Смурновых же убили, да и Графыч этот, вы говорите, покойный уже…
– Ну старика никто не убивал. – Зашуршала болоньевая ткань плаща – удовлетворенная объяснением Вера Игнатьевна спрятала книжку в карман. – Сам помер, старый был, а мужикам в таком возрасте одинокими оставаться нельзя, они ж беспомощные – захворал да и слег. А мог бы жить еще, кабы простых деревенских не чурался. – Бабушка поджала губы, заправила под шляпу выбившуюся прядь.
Мы с Иркой молча ждали продолжения, не сомневаясь, что оно последует. Чувствовалось, что Вера Игнатьевна из тех бабулечек, которые не прочь поболтать, особенно – кого-то обсудить и осудить.
Из короткого, но эмоционального рассказа старушки-соседки мы узнали, что Арсений Евграфович Елагин, которого в поселке звали Графычем, приходился Александре Смурновой родным дедом. Приехал он в Болотный несколько лет назад, недорого купил дом, который уже тогда был не в лучшем состоянии, а ремонтом и восстановлением своего жилища не занимался, поскольку «не рукастый был». У Арсения Евграфыча имелось другое пристрастие: он выращивал и собирал по лесам и болотам разные травки, сушил их, варил и настаивал.
– Ну чисто ведьмак какой, – блеснула очками Вера Игнатьевна. – Бывало, запрется у себя в сарае – это вон там, где все сгорело, – и что-то варит, варит – из трубы дым валит то зеленый и вонючий, то ничего так, даже приятный…
Бабуля задумалась, жуя губами. Мы с подругой затаили дыхание, не желая ей помешать.
– А спросишь его – Графыч, чтой-то ты такое неаппетитное кашеваришь, оставь, заходи лучше пирогов с клюквой и яблоками поесть, он тока фыркнет, как лошадь… Осел старый. – Вера Игнатьевна рассердилась. – В деревне, почитай, одни бабы остались, мужиков раз-два – и обчелся, да и те кто пьянь, кто рвань, плюнуть не на кого. А тут приличный вроде дед, не алкаш и не калека, спина прямая, руки-ноги крепкие, даже не лысый совсем!
Тут она снова задумалась.
– Хотя Акимыч нынче тоже не лысый, аж прям кудрявый, как в юности, сделался, и говорят, это ему как раз Графыч не то притирку, не то примочку какую сварганил. Акимыч, гад, не признается, а мог бы и поделиться полезным средством по-соседски-то!
Бабуля,