звук ожидаешь услышать не от средних размеров пса, но от какого-нибудь чудища, выплывающего из морских глубин, с вероятностью голодного. Было в утробном рокоте нечто неприятно-урчащее – и конца-края ему не предвиделось. А тут и Финт вступил, и голос его звучал столь же ровно, сколь урчание – перекатисто:
– Послушайте меня, а? Это я, Финт – так? – ваш приятель Финт. Это была девушка с золотыми волосами – а лицо у нее аж почернело от синяков!
Во всех глазах отразилась паника, словно все решили, Финт умом тронулся. Но тут крупные, округлые черты Джули-Грязнули начали неуловимо меняться, как будто она пыталась совладать с чем-то для нее непривычным, например с мыслью.
Мыслями она была, прямо скажем, небогата; чтобы рассмотреть их все, вам бы, пожалуй, понадобился микроскоп – Финт однажды видал такую штуковину в балагане. Балаганные представления везде пользовались популярностью, и на одном таком давали посмотреть в удивительный аппарат. Глядишь в стакан с водой, и чуть глаза попривыкнут, начинаешь различать в воде крохотных вертких тварей, они плавают вверх-вниз, вертятся волчком, отплясывают джигу и так резвятся, что хозяин балагана все приговаривал: сами видите, какая хорошая в Темзе вода, раз в ней уживается столько крохотных развеселых малявок.
Примерно так Финту представлялся Джулин разум: по большей части пустота, но изредка возникает какое-то шевеление.
– Ну же, Джули, – ободрил он.
Джули оглянулась на остальных; те усердно отводили глаза. Финт отчасти понимал, в чем дело. Кому охота засветиться как болтуну, который трезвонит обо всем, что видел, – а то, чего доброго, окажется, что о некоторых вещах распространяться не след, ведь тут и там ходят люди похуже, чем тошеры и мусорщики, – у таких всегда наготове заточка или опасная бритва, а в глазах – ни искры жалости.
Но вот во взгляде Джули-Грязнули засветилась непривычная для нее решимость. Золотыми волосами она похвастаться не могла – собственно, никакими не могла особо похвастаться; те жалкие лохмушки, что еще остались, слиплись от грязи и закручивались в нелепые завитки. Она потеребила такой «локон», вызывающе зыркнула на остальных и проговорила:
– Я тут побиралась на Мэлле за день до грозы, глядь – катится мимо шикарная карета с открытой дверцей, а эта девочка как выпрыгнет, и ну бежать вниз по улице, точно на ней одежка горит, так? А два типчика скок наружу, вот и припустили за ней, как в жопу ужаленные, с дороги всех растолкали, будто так и надо. – Джули-Грязнуля умолкла и пожала плечами: дескать, это все. Остальные праздно озирались по сторонам, намеренно не глядя на нее и словно давая понять, что уж они-то к этой малахольной, опасно болтливой особе вообще никакого отношения не имеют.
– Что за карета? – настаивал Финт.
Он не сводил глаз с Джули, потому что отлично знал: стоит на миг отвернуться, как на нее тут же накатит непрошибаемая забывчивость;