него.
Признать это было так же сложно, как освоить мастерство Ночных Цветов. Горло жгло от сказанных слов, а сердце билось с такой скоростью, будто я признался в своих чувствах Рэйдену.
– Если есть кто-то, кто заставляет тебя испытывать подобное, тогда почему ты подавляешь эти эмоции? Они – ключ к нашему искусству. – На несколько мгновений он задумался, а затем пристально посмотрел на меня. – Баи будет раздавлен. Однажды его уже покинул возлюбленный.
– Я не давал ему надежды и никогда не говорил, что предпочитаю мужчин.
– Побег от собственных чувств ничем хорошим не закончится. Тот, кого любил Баи, тоже не мог принять себя. Никак не желал примириться с притяжением к другому мужчине. Он даже сбежал отсюда, не желая признавать свою страсть. Мир не знал алхимика талантливее его. А он предпочел сгинуть в твоем прогнившем королевстве.
– Похоже, не только мастер Ченг меня ненавидит.
Мастер Юн мрачно взглянул на меня.
– У тебя его дневники.
– Что?
– Среди твоих вещей мы нашли его дневники.
Дневники… Записи, которыми так дорожили Рэйден и Дайске. Не может быть.
– Наверное, мне не стоит возмущаться тем, что вы рылись в моих вещах?
Я позволил себе усмешку.
Лицо мастера Юна окаменело.
– Почему они у тебя?
На его веках начали проступать черные линии, словно кто-то невидимый водил по лицу кисточкой. Благодаря матери и постоянному ожиданию смерти во дворце, я научился сохранять спокойствие.
– С чего вы взяли, что они принадлежат вашему другу?
Я не ожидал, что мастер Юн ответит.
– Я узнаю его каллиграфию среди тысяч. К тому же в одном из дневников есть отрывок из стихотворения его брата… Никто и никогда не видел эти строки.
Я посмотрел на сложенный веер в руках мастера.
– Кроме вас…
Подбородком я указал на веер.
Мастер снова удивленно вскинул брови. Рисунки на его лице стали четче. Теперь я понимал, что это – проявление сущности Ночных Цветов, свидетельство их эмоций.
– Как ты понял, что строки связаны?
– Я знаю этот стих полностью.
Лицо мастера Юна стало смертельно бледным. Настолько, что он стал походить на ожившее умертвие. Чернила на его лице сложились в два веера, парящие на веках, висках и скулах. Но роспись была необычной. Словно у артиста, его лицо было усыпано блестками. От каждого поворота или наклона головы они начинали мерцать, и казалось, что листья, стебли и даже миниатюрные облака двигаются по его лицу.
Хрипло и невнятно он приказал:
– Расскажи.
Не знаю, почему послушался его. Возможно, потому, что видел: ему важно слышать эти строки. Для него они имеют какое-то значение.
Не придавая особого значения смыслу, я спокойно произнес:
– Молодой господин, ты изящен
И дрожишь, как прекрасный цветок
На первом осеннем ветру.
Мастер Юн судорожно вздохнул и прикрыл