происхождения. Из телевизора похожие звуки, бывает, идут. Бетонная глыба на глазах Густава уходила вглубь, в стену, потом движение вглубь прекратилось и сменилось движением вправо. Стала видна толщина стены. Метр, не меньше. Открылся проем. Абсолютно черный. Все шире и шире. К еле слышному посвисту прибавился отчетливый скрежет металла по камню, иногда переходивший в звуки сродни струнным. Проволока, уходившая под стену, в угол, образованный полом и стеной, точнее – отодвигающейся бетонной плитой, выпрямилась со звоном. Теперь она уходила в темноту открывавшегося бокового прохода точно так же, как вдоль того хода, по которому Густав только что прошел туда и обратно.
Точно, да не точно. Колышков там не было. Натянутая проволока шла в воздухе не провисая, сколько хватало света фонаря.
Ничего напоминающего рельсы тоже не было. Ровный бетонный пол.
Бетонная плита закончила движение, все звуки смолкли окончательно, осталось только хриплое, запаленное дыхание Густава – вдруг, неожиданно для самого себя, он заметил, что дышит так, будто пробежал километров пять.
Попытался унять колотивший его страх. Не получалось. Достал складной нож, обмотал рукоятку носовым платком. Дотронулся. Слегка отблеснула голубым гравировка. Ага. Как-то реагирует на металл. Может, и под током. Поднес плитку со знаком лазера. То же, только блеснуло белым. Другую, с непонятным ушастым обозначением. И на эту – белый отсвет. Идти туда или не идти – яснее не делалось.
То есть было вполне ясно, что нельзя. У кого может быть в распоряжении такая техника? Тут и думать не надо. У вояк. У военморов в первую очередь. Пушка, которая стояла в части неподалеку, не то на боевом дежурстве, не то уже как музейный экспонат, и в которую снаряды заряжать надо было механической лебедкой, – это было сильное впечатление детства, Густав налазился на нее вдосталь. Вот и тут – такие же, как та лебедка, механические ворота. И даже не механические – звуков-то механических, скрипов там или чего-то похожего, не было же. Электронные… Нет, а кроме шуток – как оно висит и как двигается? Моща у них, у заразы, – наверно, хватит поезд в лепешку размазать. И полбеды, если ход приведет к военморам, в какой-нибудь орудийный погреб. Ну что ему сделают морячки? Даже на гауптвахту, «на губу», как они это называют, не посадят. Он штатский. Посмеются и отпустят. Стрелять в него тем более никто не соберется, если еще есть чем стрелять. Там же одна учебка осталась. А вот если какие-нибудь ушлые прапорщики, «есть такая профессия – родину расхищать», уже загнали этот погреб уголовникам-капиталистам, людям с толстой мошной – вот тогда есть чего бояться. Как они убивают неугодных – разное рассказывают. Гибнуть и вообще-то тошно, а уж если судьба попавшегося в этом ходу – стать потехой для их шестерок или «куклой» для отработки приемов их бойцами… Нет, лучше не давать воли воображению. Тем более что самый вероятный вариант – там вообще нет никого живых, он войдет, а бетонная махина закроется за его спиной, захлопнет, как в мышеловке, и это будет хуже, чем в яме. Из ямы можно