бы вели себя по-другому и жили иначе, воспитывая не скот на убой, а свободных от предрассудков людей.
– Ненависти они всё же не достойны – скорее сочувствия.
– Быть может. Так к чему мы пришли? Смотри, что я предлагаю. Пока что нас не зовут и вряд ли вообще доберутся. Давай жить своей жизнью, пока есть такая возможность: любить, работать, творить, заниматься собой, держаться вместе и не забывать друг о друге. Я продолжу писать, а ты сочинять музыку. Уверен, что тебе, как и мне, всё происходящее даёт невероятный творческий заряд.
– Да, тут ты прав! Эмоции прям переполняют! Сижу и уже представляю, как бы это обыграл в партии.
– Четыре месяца я даю нам на тихую жизнь. Не должны нас призвать за это время, а там уж и референдум, и зима, да и устанут все от этой распри. Если не случится ничего, то, значит, оно и не придёт, а если случится… Что ж, мы рядом и вместе решим нашу беду.
– Я соглашусь, но всё же при первой возможности хотел бы уехать из этой страны. Слишком много боли она приносит мне. Не отсюда моя душа.
– Ну не скажи. Хотя я согласен уехать в более спокойное время, чтобы поискать себя, но сейчас это всё непонятно и не реализуемо. Слоняться, как вечный жид, по границам трёх стран, ничего не имея, и никому не быть нужным?.. Хотя и есть общины, но кто знает, как сейчас всё повернётся, в новое-то время?
– Убедил. Договорились! Пойдём, там скоро митинг – я хочу посмотреть, что выйдет, и, если что, тоже пойду со всеми.
– Мою позицию знаешь – я работаю из тени тихо и спокойно, смотрю, анализирую и принимаю решение. Будь только лишь аккуратней.
Добравшись до Соборной площади, мы увидели кучу мигалок полицейских машин и полное отсутствие людей – площадь была безлюднее, чем в утро рабочего дня.
– Вот оно: мы, русские, сначала терпим-терпим, а потом как!.. Терпим-терпим.
– Да уж. До встречи, и будь аккуратней.
– И тебе удачи. Свидимся.
Дома, устав от дневных разговоров, я рано лёг спать, надеясь выспаться, чувствуя, что захворал. Мой воспалённый зуб мудрости был виден невооружённым глазом, ныл и приносил мне головные боли, понос и ломоту.
Отработав смену следующего дня без сил, я пытался поработать после в библиотеке, но написал лишь пару страниц в полусознании, задремав у стола.
Добравшись до дома, уснул в одежде и проспал до середины следующего дня, проснувшись в бреду и поту. Добрался пешком до «Интернационаля», надеясь, что холодный эспрессо-тоник меня взбодрит. Голова раскалывалась, а в глазах троило, кружилась голова. Я взял кофе и поплёлся домой, где я спустя минут десять после прихода лёг на постель и лежал, терзаемый головокружениями и тошнотой. Спустя же пару минут меня вырвало жижей со вкусом мытой Эфиопии, грейпфрута и лимона. Из носа потекла кровь. Чувствовал себя омерзительно. В полубреду, почувствовав первые оттенки отступающей болезни, уснул.
В три часа ночи меня разбудил звонок Элли. Я сразу понял, что что-то случилось – она не звонила просто так. Выспавшись,