Ксения Буржская

Пути сообщения


Скачать книгу

«Это самый длинный день в моей жизни, – почему-то подумала она. – И самый счастливый».

      В груди зудело острое, царапающее сомнение: может, стоило остаться? Нельзя. Потому что Ганя слишком хороша для нее? Слишком красива? Слишком несвободна? И как бы Нина сказала ей, как бы призналась, что больше не может без нее жить? Это стыдно, ужасно стыдно. И стыд этот даже не перед Ганей – перед самой собой.

      За два дня до отъезда они снова зашли к Владимиру забрать карточки. На фотографиях из ателье их лица были чудовищно серьезными, настолько, что Нина рассмеялась.

      – Мы будто проглотили гвоздь! – сказала она.

      – Или на нем сидим, – согласилась Ганя.

      Торжественную картонку с золотыми буквами решено было разместить по приезде на стене в квартире Беккеров, несмотря на уныние, царившее в ней, а вот карточку с Цветочным календарем, доставшуюся Ганечке, хотелось хранить у сердца – слишком много в ней было схваченной нежности.

      – Подпиши, – попросила Ганя. – Как это водится. На долгую-долгую память.

      – Для чего тебе долгая память? – спросила Нина. – Неужели ты сбежишь от меня?

      – Жизнь длинная, – философски сказала Ганя. – Пригодится.

      Нина думала, что написать на обороте, весь день, не могла подобрать слова; думала за обедом, во время процедур, и на прогулке оставалась задумчивой и молчаливой.

      – Что-то ты сегодня не в духе, – заметила Ганя, когда они делали медленный круг на чертовом колесе (Владик плакал, как в метро: испугался).

      – Думаю, – уклончиво ответила Нина и тут же решилась: – Придумала. Давай сюда карточку.

      Ганя выудила из сумки фотографию и карандаш, и Нина написала своим идеальным почерком, лучшим из возможных, лучшие из возможных слова.

      Август – сентябрь

      Август выдался очень приятным. Когда обедали на улице, в тарелки то и дело падали семена с берез, приносило ветром первые сухие листья. Генрих работал на даче, поэтому Ганя приезжала на выходных – они с Ниной собирали и сушили яблоки, варили варенье из красной и черной смородины в огромном эмалированном тазу с черным пятном посередине.

      Иногда выбирались в лес, шли долго-долго, в корзину складывали грибы. Ганя радовалась всему: и сыроежке, и подберезовику. Нина с видом бывалой ищейки натыкалась все время на благородные, белые или красные, предъявляла Гане, и та восхищалась каждый раз как в первый.

      В этом году урожай был невероятный. В газетах писали, что на зиму заготовлено триста тонн белого гриба. Нина верила, что грибы выходят на зов, что нужно с ними договориться, и договариваться, как видно, умела, а Ганя просто бегала по лесу, в суматохе сталкиваясь то с тем, то с другим.

      К сентябрю распустились тяжелые георгины, красные, как пожар, астры, вытянулись к уходящему солнцу длинные гладиолусы. Андрей привез из города фотокамеру и снимал цветы и Владика, который все время ходил мокрый и грязный: то в канаву упадет, то нырнет под лейку. Потом Ганю и Нину – сидящих в кресле, стоящих возле дерева, смотрящих