указал благоговейно крестьянин на парчовый пиджак, – единожды лишь надёванная на именины. Да кушаки вот ещё тебе к платью.
Он осторожно приоткрыл один из сундуков и достал три кушака разных цветов.
– Да в сундуке ещё рубахи лежат льняные, кафтан аспидный, ногавицы… Всё тут, барин. Изволь надеть.
Первым делом я решил примерить обувь и вновь обратил внимание, что оба ботинка были пошиты одинаково: без различий на правый левый. Но какие же они были мягкие! Вероятно, в процессе носки они постепенно должны были «сесть» по ноге.
Светлые чёботы оказались малы, но зато тёмные – точно для меня шиты! Сафьяновые сапоги также подошли по размеру.
– Большая у тебя нога, барин… Коты тебе, должно, в пору будут, – сказал Тихон и задумался, уставившись на сундуки. – Тута!
Он снова приподнял крышку одного из них и, порывшись, достал ещё пару мягких чёрных ботинок. Они, действительно, оказались мне как раз.
Затем я надевал штаны со шнуром на поясе, ногавицы, рубахи. Что-то было мне узко, что-то – в самый раз. Рубашки были длинной чуть выше колен, и при том Тихон не уставал вздыхать о том, что мне всё коротко, так я велик.
Когда дело дошло до платьев, кафтанов и ферязи, я попросил слугу объяснить мне, что с чем носится.
– Сие дело нехитрое, – обрадовался Тихон, – прежде исподнее, как ты в нём есть сейчас, али атласная сорока, после зипун али кафтан. А ты, барин, сей кафтан надень парчовый с козырем.
Он протянул мне тёмно-синий кафтан с высоким и широким стоячим воротником (козырем), богато расшитым белым и чёрным жемчугом.
– Богатый кафтан, – восхищался Тихон. – Подожди, ещё кушак повяжу.
– Посмотреть бы на себя, – по правде говоря, я не мог себя представить в древнерусском одеянии, расшитом каменьями и позолотой.
– Изволь, Александр Петрович, в горнице покойной матушки-барыни зерцало есмь великое. Погляди на себя. Изволь.
– Что, есть зеркало?! – я снова был изумлён: стёкол нет, а зеркало есть.
– Есмь, барин. Вот ещё тафья к кафтану, надень, – он протянул мне небольшую шапочку, так же щедро расшитую жемчугом.
Тафья оказалась маловата.
– А сверху ферязь, – продолжал собирать меня Тихон.
– Как ещё и сверху что-то? Постой! Проводи с зеркалу сначала.
– Можно и без ферязи, коли тепло. Изволь, барин, ступай за мной.
Минуя две проходные комнаты, мы очутились в женской горнице, которая впрочем ничем не отличалась от мужской, разве что тем самым большим зеркалом. Оно было прикреплено к стене и обрамлено в металлическую раму прямоугольной формы, отделанную перламутром. Из зеркала на меня смотрел ни дать ни взять боярин средневековой Руси. Я засмеялся столь непривычному и даже неожиданному отражению.
– Хорош, барин, красен! – улыбался довольный слуга.
– Красен, нечего сказать! – я, смеясь, крутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть в его слегка кривом отражении такого нового для меня человека. Да неужели же это я?!