пьется, как нигде…»
На поминках пьется, как нигде,
как ни с кем уже и никогда.
Борода склонилась к бороде:
жатва скорби, памяти страда.
Ну, давай, не чокаясь. Давай.
Царствие Небесное. Ага.
За окном прогромыхал трамвай,
и запела за окном пурга.
Запоем и мы про ямщика,
с болью не своей накоротке,
и прижмется мокрая щека
к мокрой нафталиновой щеке.
А потом – прогулки по воде,
а потом – над головой вода.
На поминках пьется, как нигде,
как ни с кем уже и никогда.
давай по новой
тире по прежней
за гроб вишневый
и саван снежный
«На балконе, куря после третьей…»
На балконе, куря после третьей,
мы сидели и слушали ветер,
и закладывали виражи
то ли ангелы, то ли стрижи.
Говорить ни о чем не хотелось:
логос умер, безумствовал мелос,
и уже никуда не спеша,
говорила с душою душа…
Лист кленовый, еще не помятый,
ветром сорванный, падает в грязь.
По четвертой и сразу по пятой
накатили, за стол возвратясь.
И уже о любви, не о боли,
черно-белое смотрим кино.
То ли дождик за окнами, то ли
мокрый ангел стучится в окно.
«Она ему читает Чехова…»
Она ему читает Чехова
в постели лежа перед сном,
на пятом этаже в Орехово —
Борисово, где за окном
во тьме осенней лесопарковой
растерянная тишина,
лишь молния блеснула сваркою
да светит изредка луна.
На фоне мглы и неба хмурого —
молчанье птиц наперебой,
напоминающее Гурова
и разговор с самим собой.
Свет выключили. Дождь за окнами.
Дом обволакивает тьмой.
Счастливые – неодинокими
уснули… Анна! Боже мой!
«Долго взглядом провожали…»
Долго взглядом провожали,
как смотрели небу в рот
на затеянный стрижами
косметический ремонт.
Что ж, пока светло, покамест
не стемнело, – расскажи,
как заштопывали август
предзакатные стрижи.
III
«Заслушаешься Каравайчуком…»
Заслушаешься Каравайчуком —
как будто бы кузнечиком, сверчком
однажды летней ночью – ночью летней,
когда мы дочь зачали и когда
светила нам гурзуфская звезда,
где первый миг любви как миг последний.
Заслушаешься… Будто бы в глаза
глядишь – там зеленеет бирюза,
летят века тире песка мгновенья.
Лишь музыка безмолвья посреди —
пока стучит, стучит, стучит в груди
полночный метроном сердцебиенья.
Из цикла «СПб – МСК»
А на Марсовом поле сирень.
В Летнем