уже совсем иначе это воспринимая. Ибо знала, видела, прикасалась! А теперь слушала и тихо сатанела. Они это делают специально! Потом голова холодела, и она не понимала, что на нее нашло. Ведь это всего лишь Вектор. Долговязый, вечно лохматый Вектор, в идиотских футболках, драных джинсах и кедах. Но стоило Лильке заикнуться о чем-нибудь этаком – и снова… Упругие шелковые пружинки под пальцами, золотистая стрела, улетающая под ремень… Она убеждала себя, что щеки у нее горят и сердце бешено скачет исключительно от гнева. И ни от чего другого.
Обо всех своих совершенно несвойственных ей противоречивых эмоциях Надя, однако, на время забыла. Пришлось утешать подругу. Этот придурок Вектор ее бросил! Гладя по голове рыдающую у нее на плече Лилю, она бормотала что-то утешительное. И соглашалась, что – да, он болван и скотина, и что – да, он все-таки такой классный. И – да ладно, Лилечка, не на нем одном свет клином сошелся. Забудь, он тебя не стоит, другого найдешь. А сама старательно заталкивала поглубже чувство совершенно неправильного удовлетворения от того, что Вик бросил Лильку. Да не все ли ей равно, в конце-то концов! Нет, конечно, не все равно, вон как подруга убивается.
И это затолканное поглубже удовлетворение прорвалось-таки. Как раз тогда, когда человек наиболее уязвим для пакостей своего подсознания. То есть – когда он пьян. Нет, можно было по отношению к красивой девушке выбрать иное слово. Навеселе, подшофе или нечто другое. Сути это не меняет. Ей было страшно весело, легко и она не соображала, что делает. Соответственно все-таки прямым текстом – Надя была пьяна. Именно поэтому водителю такси, увозившему ее из клуба, был назван отнюдь не домашний адрес. Именно поэтому третий час ночи был безоговорочно признан самым подходящим временем, чтобы устроить противному Вектору головомойку за то, что он так обидел Лилю. Да как он посмел? Бросить Надину подругу!
Дверь на не снимаемый с кнопки звонка палец никак не реагировала. Что такое? В нетерпении Надежда притопнула ножкой. Нет дома? Где шляется, почему не ночует дома? А в голове вдруг, в разрез с ее намерением отругать Вектора, острым ножом видение тонких пальцев с Лилькиным маникюром в его кудрях, рыжих волос поперек кубиков пресса и… Она забарабанила в дверь. Та поддалась, приоткрывшись на ширину ладони, явив собой в просвет один прищуренный сонный глаз, лоскут серых трусов и одну ногу. Всё это великолепие венчало как раз уместное сейчас, посреди ночи, разворошенное гнездо светлых кудрей.
– Надя? – удивился он.
– Нет, Дед Мороз! – рявкнула она, толкая дверь. – Впусти меня, гостеприимный ты мой!
Он отступил на шаг, распахивая дверь шире. Она зашла, хлопнув за собой дверью. Звук в ночной тишине вышел очень громкий, Вик недовольно поморщился.
– Ну и какого черта ты встречаешь гостью в одних трусах?
Весьма симпатичные серенькие боксеры, кстати.
– А… Что? – уставился он на нее изумленно. – Гостью?
– Да!
– Возможно, мой вопрос покажется тебе странным. И даже неуместным, – он, как и Надя, упер руки в бедра. – Но какого