с по чуть-чуть начинает давать трещину, и я непроизвольно всхлипываю, не могу удержать слёзы, и они начинают скатываться, образовывая на подушке мокрое пятно.
– Карина…
Моя Катька, а точнее Екатерина Валерьевна Зайченко – моя коллега и подруга. Милая, заботливая и просто замечательная подруга. Она и сама сейчас в непростой ситуации с этим Макарским, который решил, что может протянуть свои когтистые лапы к простой учительнице, которой и деться от такого напора некуда. Но несмотря на её собственные проблемы, я вижу, что Кате не плевать на меня.
– Кать, – сглатываю новую порцию слёз и размазываю влагу по щеке, окрашенную в не смытую вчера тушь, – какой он козёл. Коля.
И рассказываю ей всё, что вчера увидела. О двойном предательстве, которое вчера для меня открылось. Катерина слушает, не перебивая, я вижу, что она тоже в шоке, не ожидала такого от моего Кольки.
Не моего уже.
– Никуда он не уехал, Кать, ни в какую командировку. Вместо этого трахал мою подружку детства. Вот так.
Это “вот так”, произнесённое вслух, становится точкой и для меня самой в осознании произошедшего.
Не буду я, Коленька, сопли по тебе всю жизнь размазывать. Хрен тебе моржовый, понял?
Но эмоции просто так внутри не запереть, и я сдерживать их больше не могу. Меня прорывает бурным потоком слёз и рыданий. Я просто закрываю ладонями лицо и плачу громко и протяжно.
Просто обидно мне. Ну прошла любовь – скажи, разбежимся. Но предавать-то зачем? А я, дура, противозачаточные пить бросила, ребёночка мы хотели. Как хорошо, что не зацепилось, иначе бы что сейчас делала?
Катя обнимает меня за плечи и так и лежит рядом, пока меня не начинает отпускать. Жаль, что со слезами не всегда удаётся от тяжести на сердце освободиться.
– Ладно, тебе поесть надо, – подруга встаёт сама и тащит за руку меня.
Честно говоря, есть совсем не хочется, но вставать, так или иначе, надо.
Катя усаживает меня за стол на кухне, а сама варит кофе. Запах настолько чудесный, что даже у меня начинает пробуждаться какой-никакой, но всё же интерес к жизни. А вместе с ним и воспоминания того, что было после открытия века.
И… о Боже. Сказать мне больше нечего. И это учитывая, что я почти ничего не помню. Но и того что помню – с головой.
Кажется, я напилась в дрызг и совершенно беззастенчиво приставала к тому здоровенному рыжему парню – другу Макарского.
Помню, как выпила свой очередной коктейль, когда мы с девочками обосновались в кабинке Орешка и этого рыжего, а потом выпила его пиво. Он был, кажется, слегка шокирован такой наглостью, но сильно не возражал.
Потом помню свою ладонь на его бедре под столом. Помню, как попросила его вывести меня не воздух, а там, на улице у клуба, просила его сделать со мной…
Ой, лучше не вспоминать! Позорище-то какое!
А потом Катя мне ещё и добавляет:
– Он принёс тебя на плече, а твои туфли бережно в руках, – хихикает Катя. – И сказал, что не против сделать с тобой всё о чём ты его просила, но только когда ты будешь трезвая.
О-о!
– Мамочки, –