неба, ни духи пучин
Разлучить никогда б не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли!…»
Я одна в саркофаге немом между звезд —
Соглядатайка ярких миров.
Распустила комета Жар-Птичий свой хвост
Над ларцом лучезарных даров.
Все приборы блестят под моею рукой
Жадной сотней мигающих глаз.
Я одна – меж созвездий – с моею тоской,
Настигающей здесь и сейчас.
Там, в бездонных колодцах, Земля просверкнет
Слезной каплей на черной щеке…
Здесь – замедлило Время свой яростный ход
И дрожит в моей нежной руке.
Заложу я в машину листки… И опять
Выйдет шипом змеиным ответ:
Нет горючего. Век тебе здесь вековать.
Ты одна. И спасения нет.
На экранах обзора – во всю широту —
Как распахнутые крыла —
Кажет Космос нагую свою красоту,
Что алмазом под сердце вошла!
Вот Гиады жемчужною гроздью висят
Над звездой – Красным Глазом Тельца…
Вот Арктура лучи водопадом летят
Во пучину без дна и конца!
Рядом – мрачный Плутон: светит выгнутый бок
Ослепительным синим серпом…
Добирается холод Вселенной до ног,
До лица во рыданье слепом…
Я одна! Космос, я пред тобою одна.
Обнаженнее нету меня.
Я дитя твое, матерь твоя и жена,
Ветвь, сполох мирового огня!
Сколько лет мне отпущено, черный Простор?…
Колесница летит надо мной…
Выпускай же в меня, через жаркий костер,
Стрелы звездные – все до одной!
Я вцепляюсь – в рычаг…
я вперяюсь – вперед,
В солнцеликую бездну огней…
И подъялись власы: что там за хоровод…
Лики, что лун Сатурна бледней?!…
То видение… брежу!… то Космос навлек,
Охватил мне короною лоб…
Закачался мой утлый небесный челнок,
Мой при жизни запаянный гроб!
И увидела я: все летели ко мне,
Все, любила кого на Земле —
Иван Грозный в опричном сполошном огне,
Тинторетто во фресковой мгле!
И седой лев Бетховен, глухой – синева
Его глаз все нутро потрясла! —
И раскосый монах – его звоны-слова
Канченджанга в снега вобрала… —
Тот поморский рыбак, что меня взял в полон,
Как севрюгу в путине схватил, —
С бородой благовонною царь Соломон,
Что кольцо «ВСЕ ПРОХОДИТ» носил,
И слепой от рожденья звонарь Калистрат —
С ним мы на колокольню взошли,
И он плакал, шепча: «Твои очи горят,
Как Стожары над краем земли!…» —
Первобытный охотник – он тушу вола
Мне, кровавую, бросил, смеясь, —
И юродивый Ванька – за ним я ушла
По суглинку осеннему, в грязь…
И старик-летописец, что праздник любви,
Как