вечность зимнюю согрела.
Матерь мира
Дымы, пожарища, хрипение солдат,
И крики: «Пить!…» – из-под развалин…
И Время не закрутится назад,
В молочный сумрак детских спален.
Мир обнаженный в прорези окна.
Меж ребер пули плачут и хохочут.
Так вот какая ты, сужденная война,
Багряный Марс, полночный красный кочет!
Летят твои кровавые лучи
В ключицы и ложбины, в подреберья
Дворов и подворотен, и ключи
Лежат под ветром выбитою дверью…
В проеме – я.
В виду застрех и слег,
Охваченных полынным, черным дымом,
Еще не зверь, уже не человек,
Кричу: отдай! Отдай моих любимых!
Из чрева моего пошли они
В казенный мир, брезентом, порохом пропахший, —
Отдай их, Бог! Мои сыны они!
И бледный лейтенант, и зэк пропащий!
Я – баба. Этот свет я не спасла.
Любила мужика… детей рожала…
Дай, Бог, мне, дай широких два крыла,
Чтоб на крылах сынов я удержала!
Хоть двух спасти – а там прости-прощай.
Я улечу на Марс кроваво-красный.
Пусть рушится земной солдатский Рай.
Пусть далеко внизу собачий лай.
Еще восстанет жизнь… прекрасной…
Держитесь, мальчики! Среди планетных зим,
Средь астероидов, кометных копий
Заплачем мы над нищим и больным,
Океанийским, зверьим и степным,
Военным, княжеским, холопьим…
И, мать, рукою сыну укажу:
– Там – Родина:
Междуусобной розни…
И мелко, страшно, сердцем, кожей задрожу,
И лютый Космос в кулаках я еле удержу
Двумя колосьями – черно-искристый, грозный.
Ковчег
Затерян в копях снеговых, в ладонях мира ледяного,
Один – нет никого в живых, лишь ветер приговор суровый
Читает, – он плывет один, он срубовой, и бревна толсты,
И сам себе он господин, и шепчут на морозе звезды:
«Гляди-ка, дом!…» Земля мертва. Пуста, что ледяная плошка.
А в доме том свинья жива, собака лает, плачет кошка.
А в доме том седой старик, усатый, сморщенный и лысый,
Богатство зрит: вот белка – прыг, вот зайцы, овцы, гуси, крысы,
Вот волк с волчицею, павлин, чета волов, стрекозы, козы, —
А дом плывет в ночи, один, и на морозе звезды – слезы…
Старик по пальцам перечтет змей пестрых и жуков заморских;
У ног его, урча, уснет толпа седых котов ангорских…
Старик заохает, кряхтя и шерсть линючую сбивая
С фуфайки: сын Лисы – дитя, сын Кобры – хитрость огневая!…
А там, дай Господи, пойдут роды, и семьи возродятся,
И звезды новые сверкнут на пятках скачущего Зайца,
И род Оленя, род Совы, род Волка, род Орла Степного
Из мерзлой снеговой травы, горя глазами, вспыхнут снова!
И гладит, гладит их старик – своих, спасенных им, зверяток:
Эх, звери, мир вчера возник,