период я спросила ее, каково мое предназначение. Она нахмурилась, сидя перед хрустальным шаром, а затем сказала, что я найду мужчину, предназначенного мне, и от него у меня перехватит дух. Это был размытый ответ, который она, вероятно, давала каждой, но я никогда о нем не забывала.
Рядом с Иваном дух у меня не перехватывало.
Как и рядом с Картером, несмотря на то что я от скуки экспериментировала с ним.
Не говоря уже о том, что он был невероятно настырным.
Мое время истекало, словно последние песчинки в песочных часах. И все же я ждала. Большего. Из-за какой-то глупой идеи, которую мадам Ричи вложила мне в голову.
Это было моим оправданием.
Теперь мне стало интересно, какое оправдание было у Ивана.
Я прижалась к большому пальцу, пробегавшему по моей щеке, и подняла на парня нежный взгляд.
– Почему ты никогда не целовал меня?
– Я не самоубийца, – невозмутимо ответил он.
Уголки моих губ приподнялись. Я никогда не слышала, чтобы мой папа повышал голос, и определенно он не повышал его на Ивана, который был ему практически как сын.
– А если серьезно?
Он мрачно взглянул на меня и опустил руку.
– Больше никаких разговоров о Москве, ладно?
Вздохнув, я кивнула.
Затем проследила, как он идет по лужайке к дому. Мерное покачивание и простор вод Атлантики вселяли тоску и чувство отстраненности от остального мира.
Телефон завибрировал в кармане платья, возникло искушение проигнорировать сигнал, но я все же потянулась за ним.
«Папа: С днем рождения, ангел. Прости, что не приехал. Дела, как обычно. Отпразднуем, когда вернусь домой».
В этот момент пришло еще одно сообщение.
«Папа: Повеселись завтра. Картер тебе подходит».
Я положила телефон обратно в карман и сменила серьги на голубые синтетические бриллианты. Представила, как они сияют, словно «Сердце океана», пока море утаскивает меня на дно, навсегда избавляя от судорожных вздохов, жемчужных ожерелий и одиночества океана.
Это убедило меня. Завтра я буду в России.
Глава вторая
resfeber (сущ.) – беспокойный стук сердца перед началом путешествия
Я утопала в куче одежды, богемной и светской.
Первую я чувствовала себя обязанной купить, но никогда не носила. Папа, казалось, безмолвно не одобрял все желтое и нонконформистское, а я всерьез относилась к символу пацифика.
Очевидно, вплоть до текущего момента, когда начала упаковывать в старую спортивную сумку чирлидера вещи цветом ярче, чем солнце.
Я еще не вырвалась на свободу из Причалов, так что оделась соответствующе: свободная блузка, узкие брюки в клетку и белые ботильоны. Поймав свое отражение в зеркале, я увидела более высокую и менее розовую версию Элли Вудс из «Блондинки в законе», смотрящую на меня.
На пути к двери я остановилась расстегнуть жемчужное ожерелье и положить его в шкатулку с драгоценностями. Завела балерину, заставив ее сделать один пируэт, а затем спустилась на