что и наш брат задохнуться может на ветру и в снегу, а что говорить про ребёнка? Может, господин пастор ещё помнит её мать, Адельхайд? Она была лунатичка, с ней случались припадки – и чтобы ребёнок от перегрузок тоже получил нечто такое? И вы хотите меня принудить! Да я пойду с этим в любой суд, и тогда посмотрим, кто меня заставит!
– Вы правы, сосед, – примирительно сказал господин пастор. – Никуда не годится, чтобы ребёнок ходил в школу отсюда. Я вижу, ребёнок вам дорог. Сделайте ради него то, что вы давно уже должны были сделать: вернитесь в Деревушку и живите опять среди людей. Что за жизнь тут у вас наверху, в одиночестве и ожесточении против всего мира! А случись что с вами, кто придёт на помощь? Я тоже не могу понять, ради чего вы всю зиму напролёт мёрзнете тут в вашей лачуге и как это может выдержать хрупкое дитя!
– У ребёнка молодая кровь и тёплое одеяло – вот что я хочу сказать господину пастору. И потом ещё одно: я знаю, где взять дрова, и знаю, когда пора их заготовлять. Господин пастор может заглянуть ко мне в сарай, там есть запасы, в моей хижине огонь не затухает всю зиму. А то, что предлагает господин пастор насчёт переезда вниз, это не для меня: люди там, внизу, пренебрегают мной, я ими тоже, мы держимся подальше друг от друга, так-то оно лучше для всех.
– Нет-нет, для вас не лучше. Я знаю, чего вам не хватает, – сказал господин пастор с сердечностью в голосе. – С пренебрежением людей дела обстоят не так плохо. Поверьте мне, сосед. Ищите примирения с вашим Богом, просите у Него прощения, за что сочтёте нужным, и потом сами увидите, как люди повернутся к вам совсем другой стороной и как вам ещё хорошо будет.
Господин пастор поднялся, протянул старику руку и ещё раз сказал со всей сердечностью:
– Я рассчитываю на то, сосед, что следующей зимой вы снова будете с нами внизу и мы опять станем старыми, добрыми соседями. Совсем не хотелось бы применять к вам меры принуждения. Дайте мне руку в знак того, что вы спуститесь к нам и снова будете жить среди нас, примирившись с Богом и людьми.
Дядя Альм подал господину пастору руку и сказал определённо и твёрдо:
– Господин пастор прав по отношению ко мне. Но того, чего он ожидает, я не сделаю. Это я говорю уверенно и бесповоротно: ребёнка я в школу не пущу и сам вниз не вернусь.
– Тогда помогай вам Бог! – с печалью сказал господин пастор, вышел из дома и, понурившись, побрёл вниз по склону.
Дядя Альм был расстроен. Когда после обеда Хайди попросилась к бабушке, он скупо ответил:
– Не сегодня.
Весь день он молчал, а на следующее утро, когда Хайди спросила:
– А сегодня пойдём к бабушке? – он был скуп на слова так же, как и на интонации, и сказал лишь:
– Посмотрим.
Но ещё до того, как опустели их обеденные миски, дверь снова распахнулась.
На сей раз это была тётя Дета. На голове у неё красовалась шляпа с пером, а подол платья мёл всё, что валялось на полу, а валялось в хижине много чего такого, что для платья было совершенно нежелательным.